Революция грядет: борьба за свободу на Ближнем Востоке
Шрифт:
Американское правительство после трагедии 11 сентября раскрыло немало ячеек, в том числе джихадистскую сеть Ройера, но не преследовало джихадофильские неправительственные организации, с которыми он был связан и которые позволяли ему действовать от их имени. Очевидно, что инакомыслящие, живущие в Америке и Европе, не чувствуют себя в безопасности, понимая, что джихадисты, обвиняющие их в «очернительстве», на самом деле прошли подготовку как террористы10.
Дело члена нижней палаты парламента Нидерландов, уроженки Сомали Айан Хирси Али, которой пришлось покинуть страну после жестокого убийства кинорежиссера Тео ван Гога, типично для «охоты на ведьм», ведущейся против посланников свободы из стран Ближнего и Среднего Востока. Али и ван Гог создали короткометражный фильм о судьбе женщин в исламских странах, который показался «оскорбительным» для джихадистов.
Несмотря на устные и письменные
Нет голосов – нет проблемы
Усилия лоббистов джихадизма и авторитарных режимов привели к прискорбным результатам. Американцы и европейцы оказались не только лишены доступа к информации о том, что происходит в глубинах арабских и мусульманских обществ, особенно в части массового попрания прав человека, преследований, дискриминации женщин и меньшинств. Им еще и перекрыли возможность увидеть нарастание террористической угрозы со стороны джихадизма.
Действительно, поскольку диссидентам, ученым, бывшим дипломатам и другим очевидцам событий на Среднем Востоке всячески мешают информировать общественность, граждане западного мира лишены возможности узнавать объективную информацию, понимать происходящее и поддерживать соответствующую политику. Представление американцев и европейцев о Ближнем и Среднем Востоке формировалось на основе того, что они видели вечером по телевизору, узнавали в учебных аудиториях, слушали за рулем по Национальному общественному радио или Би-Би-Си, читали в утренних газетах. И во всем этом постоянно отсутствовал большой информационный блок. Не было никаких сообщений о том, что в этой части мира граждане живут в условиях деспотизма, этнические и религиозные меньшинства угнетаются, происходит рост радикальных идеологий. В 1990-е гг. общественность не знала, что арабо-израильский конфликт – не единственный на Среднем Востоке, что в Судане происходит геноцид, а в Алжире и Ираке – насильственная ассимиляция, в Афганистане, Иране и Саудовской Аравии – сегрегация по гендерному признаку, что по всему региону применяются пытки, а количество политических заключенных превышает численность населения сектора Газа.
Миллионы бежали из стран Ближнего и Среднего Востока из-за религиозных и политических преследований, и лишь счастливчикам удалось устроить свою жизнь на Западе. Голоса беженцев со Среднего Востока, пытавшихся объяснить причины своего переселения, не были услышаны на их новых родинах. Невероятно, но жертвам угнетения, добравшимся до европейских и американских берегов, мешали донести свои сообщения, в отличие от диссидентов, бежавших от коммунистических режимов. В то же время множество «политических беженцев» из числа исламистов переселялись на Запад и становились «звездами» академических и журналистских дискуссий. Западная интеллигенция приветствовала как героев членов вооруженных формирований салафитов и панарабистов, которые подвергались репрессиям со стороны авторитарных режимов. Но христиане, либералы или женщины, преследуемые исламистами или любыми другими режимами, не получали микрофона и, хуже того, были демонизированы западной элитой.
В течение 1990-х гг. я много раз выступал как свидетель-эксперт в иммиграционных судах США от имени тех, кто искал политического убежища. Как профессор в области международных отношений, я представлял свое видение обстановки в странах, из которых бежали эти люди. Мне доводилось давать показания по делам людей самых разных религиозных взглядов и этнического происхождения. Во время этих тяжелых слушаний в иммиграционных судах я обнаружил, что у судей и представителей правительства недостаточно информации относительно положения дел с правами человека на Среднем Востоке. От некоторых вопросов, которые мне задавали, я просто терял дар речи. Ни судья, ни представители иммиграционной службы понятия не имели о сирийской оккупации Ливана, о подавлении баасистским режимом сирийской оппозиции, о положении меньшинств во многих арабских странах или о том, какие страны отказываются принимать политических беженцев. Доклады Государственного департамента не всегда помогали, даже если были написаны в очень суровом тоне. Вот почему политическим беженцам зачастую приходилось нанимать профессора для выступлений в роли свидетеля-эксперта.
По ходу некоторых из этих судебных слушаний я обнаружил и нечто более тревожное. Дела жертв преследований ставили под сомнение, каждое требовало своей системы доказательств. Но оказалось, что и джихадисты ухитрялись превращать свои идеологические программы в «дела о преследовании». В 1990-х гг. появлялось множество сюрреалистических заявлений и извращенных мнений. Например, в ходе одного заседания мне был задан вопрос о положении коптов-христиан в Египте. Это было связано с тем, что одна молодая женщина подала заявление о предоставлении ей политического убежища в США, поскольку опасалась, что ее похитят представители организации «Джемаа Исламия», террористической группы, которая позднее вошла в федерацию, возглавляемую «Аль-Каидой». Судья наклонился ко мне и сказал: «Очень странно, профессор Фарес, но после ваших показаний я понял, что принял неправильное решение по предыдущему делу». Я спросил, почему. Он ответил: «Я предоставил убежище члену этой группы, который заявил, что его преследовало египетское правительство по религиозным мотивам». Я объяснил судье, что Египет – мусульманское государство, а «Джемаа Исламия» хочет свергнуть режим и сформировать джихадистское государство. «Ваша честь, они хотят сменить авторитарное правительство, это верно, но на тоталитарный режим». Судья был просто ошеломлен тем, что он, из-за недостатка информации, предоставил политическое убежище человеку, чья группа принимала участие в преследованиях коптов и, в перспективе, могла переключиться и на египетских женщин.
Бог знает, сколько таких же «искателей убежища» оказалось в Соединенных Штатах и стало гражданами страны только потому, что люди, принимающие решения на юридическом и бюрократическом уровнях, а также юристы не представляли себе реалий региона11, из которого они прибывали в Америку.
Голоса диссидентов глушились, информация об их деятельности не доходила до широкой аудитории. Услышать об их борьбе могли лишь участники внутренних конференций, проводимых защитниками демократии, некоторыми ассоциациями по защите прав человека, отдельными законодателями и этническими или религиозными организациями. А без признанных «дел» поборники свободы и плюрализма в арабском и мусульманском мире не могли развернуться на Западе. В результате западные правительства отдали вопросы политики, проводимой в этом регионе, на откуп своей внешнеполитической бюрократии. Это и привело к тому, что Запад отстранился от вопросов борьбы за права человека и демократию на Ближнем и Среднем Востоке.
Отстранение Запада
Когда проблема прав человека и демократии на Среднем Востоке исчезла из повесток дня дискуссий, а общественное мнение на Западе начало идентифицировать лишь «единственный» кризис – арабо-израильский конфликт, стало ясно, что региональным режимам и их сторонникам удалось повлиять на политику правительств западных стран в отношении арабского и мусульманского мира. Говоря кратко, несмотря на внутреннюю межарабскую борьбу и напряженные отношения между различными режимами, вокруг существенной части земного шара была выстроена виртуальная стена, за которой развитие демократии было запрещено.
Хотя Саддам вторгся в Кувейт, а Египет возмущался Суданом, Иран обменивался угрозами с Саудовской Аравией, а между Тунисом и Ливией существовали разногласия, Марокко и Алжир были не в ладах, а палестинские группировки вели нескончаемую гражданскую войну, региональная элита всегда выступала единым фронтом, если на горизонте возникала угроза какого-либо вмешательства извне. Я называю эту солидарность региональных элит «братством противников демократии». Правители Катара, суданский режим, «братья-мусульмане», ярые ваххабиты и ливанская «Хезболла» могли грызть глотки друг другу из-за фракционных разногласий или конфронтации интересов, но как только на одного из «братьев» нацеливался внешний мир, обвиняя его в преступлениях против свободы, дело становилось «вопросом уммы» (то есть всех мусульман). Лидеры и комментаторы немедленно изображали ситуацию как агрессию против регионального сообщества.
Очевидно, за этим стоит страх того, что удар по одному региональному режиму может привести к краху всей региональной политической системы. Этот механизм был запущен в действие с окончанием «холодной войны». Все вопросы свободы подавлялись на корню еще до того, как они получали возможность достичь умов и сердец международного сообщества. У США и Запада оказались связанными руки. Если исполнительная ветвь власти в этих странах и поднимала вопросы о нарушении прав человека авторитарными режимами Среднего Востока, нефтяные лобби имели возможность подавить «заразу» в зародыше, используя свое влияние в академических кругах и средствах массовой информации. Лидеры Запада воздерживались затрагивать вопросы демократии в арабском и мусульманском мире, чтобы не быть обвиненными во вмешательстве во внутренние дела и в проведении политики «постколониализма». Эта позиция существенно усилила власть групп, имеющих нефтяные интересы, в определении направлений допустимого вмешательства в дела стран региона. Победители в «холодной войне» не имели желания проводить политику, направленную на освобождение миллионов людей в этой части света. Их системы принятия решений в области внешней политики оказались под влиянием «братства против демократии».