Революция и Гражданская война в России 1917—1922
Шрифт:
1. Возможна ли преждевременная революция?
Прежде чем поставить вопрос о «своевременности» Октябрьской социалистической революции, резонно задаться другим вопросом: а возможны ли вообще преждевременные революции? Разве не Маркс утверждал, что человечество ставит себе только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения имеются уже налицо или, по крайней мере, находятся в процессе становления [106] .
106
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 1З. С. 7.
Нетрудно заметить, что Маркс говорил в данном случае о социальных революциях в самом широком смысле слова. Что касается конкретных революционных выступлений в отдельных странах, то Маркс и Энгельс всегда считались с возможностью как явно запоздалых, так и явно преждевременных выступлений. Да и сам вопрос о степени зрелости той или иной страны для революционного преобразования ее общественного строя нередко становился предметом острой научной и политической полемики. Русские народники 60-х годов XIX века всерьез верили, что Россия уже созрела для социализма, и видели готовые зачатки этого социализма в деревенской общине. С другой стороны, в 1920–1922 гг. все марксисты были уверены, что капитализм себя уже изжил, что он не может открыть какие-то новые возможности для развития производительных сил и что Европа и США стоят на пороге социалистической революции. Экономический кризис 1929–1933 гг., победа фашизма в Германии и новая мировая война, казалось бы, лишь подтверждали этот тезис. Кто бы мог подумать сорок лет назад, что после войны и даже после крушения колониальной системы капитализм в Западной Европе и в США обретет второе дыхание и что именно в недрах капиталистической системы зародится и получит свое развитие новая научно-техническая революция?!
Вообще в истории революционных движений любой страны редко бывало, что революция приходила сразу «ко времени». Любой почти победоносной революции предшествовало обычно несколько неудачных, преждевременных попыток. Но лишь некоторые из этих попыток заслуживают осуждения как авантюризм. В большинстве случаев эти выступления организуются искренними революционерами, не сумевшими, однако, правильно рассчитать свои силы и силы врагов. Но еще больше преждевременных выступлений происходило стихийно, они были порождены отчаянием угнетенных людей. Таким было восстание Спартака и много других менее известных восстаний рабов. Таким были выступления Степана Разина и Емельяна Пугачева и множество других менее известных крестьянских восстаний. Почти не было шансов ни у парижских коммунаров 1871 года, ни у пролетариев Москвы в декабре 1905 года. Но многие из таких выступлений обогащали революционную мысль, рождали традиции, выдвигали революционных вождей, способствуя в конечном счете победе грядущей революции.
Почти всегда «преждевременные» или недостаточно подготовленные революционные выступления заканчиваются поражением, как это было с восстанием декабристов в 1825 году, с Парижской коммуной в 1871 году, с декабрьским вооруженным восстанием в Москве в 1905 году, с Кантонской коммуной в 1927 году. Но Маркс и Энгельс серьезно считались и с возможностью победы «преждевременных революций» и, в частности, с возможностью победы пролетариата и его партии в такой обстановке, когда для выполнения их радикальных социалистических программ еще не созрели ни объективные, ни субъективные условия. При подобном преждевременном политическом перевороте Ф. Энгельс предсказывал два возможных варианта развития событий. В первом случае пришедшая к власти крайняя партия будет выполнять не те преобразования, которые она хотела бы выполнять в соответствии со своей главной партийной программой, но только те, которые можно будет выполнять при данных социальных и экономических условиях. Предсказания Энгельса на этот случай были пессимистическими.
«Самым худшим из всего того, что может предстоять вождю крайней партии, – писал Энгельс еще в 1850 году, – является вынужденная необходимость обладать властью в то время, когда движение еще недостаточно созрело для господства представленного им класса и для проведения мер, обеспечивающих это господство <…> Таким образом, он неизбежно оказывается перед неразрешимой дилеммой: то, что он может сделать, противоречит всем его прежним выступлениям, его принципам и непосредственным интересам его партии; а то, что он должен сделать, невыполнимо. Словом, он вынужден подставлять не свою партию и не свой класс, а тот класс, для господства которого движение уже созрело в данный момент. Он должен в интересах самого движения отстаивать интересы чуждого ему класса и отделываться от своего класса фразами, обещаниями и уверениями, что интересы другого класса являются его собственными. Кто раз попал в это ложное положение, тот погиб безвозвратно» [107] .
107
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 7. С. 422–423.
Во втором случае пришедшая к власти крайняя партия может все же попробовать, как полагал Энгельс, выполнить и некоторые из своих собственных партийных требований, не считаясь с объективными условиями. Предсказания Энгельса на этот счет были еще более пессимистическими. «Мне думается, – писал Энгельс И. Ведемейеру в 185З году, – что в одно прекрасное утро наша партия, вследствие беспомощности и вялости всех остальных партий, вынуждена будет встать у власти, чтобы в конце концов проводить все же такие вещи, которые отвечают непосредственно не нашим интересам, а интересам общереволюционным и специфически мелкобуржуазным: в таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами знаем отлично, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы, – надо надеяться только в физическом смысле, – наступит реакция, и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже. Трудно представить другую перспективу в такой отсталой стране, как Германия, в которой имеется передовая партия и которая втянута в передовую революцию…» [108]
108
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 28. С. 490–491.
Не слишком оптимистически высказывался о преждевременных пролетарских выступлениях и выдающийся русский социалист А. И. Герцен. Он, в частности, писал: «Подорванный порохом весь мир буржуазный, когда уляжется дым и расчистятся развалины, снова начнет с разными изменениями какой-нибудь буржуазный мир. Потому что он внутренне не кончен, и потому еще, что ни мир пестрящий, ни новая организация не настолько готовы, чтобы пополниться, осуществляясь» [109] .
Почти через сорок лет Ф. Энгельс вернулся к вопросу о возможности преждевременной социалистической революции. Обстановка в Европе в начале 1890-х годов была иной, чем в начале 1850-х. В Германии имелась самая авторитетная и самая массовая социал-демократическая партия, которой Энгельс оказывал очень большую поддержку. Из писем Энгельса видно, что он считал именно Германию страной, наиболее созревшей для социалистической революции. Оценивая возможные сроки революции, Энгельс говорил всего лишь о десяти годах. При этом он был уверен, что революция в Германии развяжет такие же социалистические революции в других странах Европы. Энгельс опасался, однако, что еще до этого срока Россия и Франция развяжут войну с Германией и смогут победить в этой войне. В этом случае будет разгромлено социал-демократическое движение в Германии и в других европейских странах, и в Европе надолго возобладает дух национализма и реваншизма. 1З октября 1891 года Энгельс писал Бебелю: «В случае усиления угрозы войны мы можем заявить правительству, что готовы были бы поддержать его против внешнего врага, – если нам дадут такую возможность, достойно обращаясь с нами, – при условии, что правительство будет вести беспощадную войну всеми, в том числе и революционными средствами. В случае нападения на Германию с востока и с запада любое средство обороны будет оправданно. Речь будет идти о национальном существовании, а для нас также о сохранении тех позиций и тех шансов на будущее, которые мы себе завоевали. Чем революционнее будет вестись война, тем больше она будет вестись в нашем духе. И может оказаться, что ввиду трусости буржуа и юнкеров, которые хотят спасти свою собственность, именно мы окажемся единственной действительно энергичной военной партией. Но может, разумеется, случиться и так, что нам придется взять власть в свои руки и разыграть 1793-й год, чтобы выбросить русских и их союзников» [110] .
109
Герцен А. И. Указ соч. Т. 20. Кн. 2. С. 577.
110
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 38. С. 150–151.
Хотя приход к власти социал-демократов в начале 1890-х годов Энгельс считал все еще преждевременным, но он уже не повторял на этот счет своих мрачных пророчеств. Он считал, что Социал-демократическая партия Германии уже достаточно сильна, чтобы сохранить за собой власть и начать строительство нового общества. Однако принимая во внимание, что субъективно страна еще не вполне готова к революции, Энгельс считал возможным, что социалистам придется широко применять принуждение и даже террор. В конце октября 1891 года Энгельс писал тому же Бебелю: «Для того чтобы овладеть средствами производства и пустить их в ход, нам нужны технически подготовленные люди, и притом в большом количестве. Их у нас нет… и я предвижу, что в ближайшие восемь-десять лет к нам придет достаточное количество образованных молодых людей, специалистов в области техники, медицины, юристов и учителей, чтобы с помощью партийных товарищей организовать управление фабриками и крупными имениями в интересах нации. Тогда, следовательно, взятие нами власти будет совершенно соответственным и произойдет относительно гладко. Но если в результате войны мы придем к власти раньше, чем будем подготовлены к этому, то технические специалисты окажутся нашими принципиальными противниками и будут обманывать и предавать нас везде, где только могут. Нам придется прибегать к устранению их, и все-таки они будут нас надувать… Поэтому я надеюсь и желаю, чтобы наше великолепное уверенное развитие, спокойно совершающееся с неотвратимостью естественного процесса, продолжало идти своим обычным путем» [111] .
111
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 38. С. 163–164.
Мрачные предсказания Энгельса 1850–1853 гг. по поводу последствий преждевременного прихода социалистов к власти были хорошо известны и русским марксистам. Письма Энгельса 1850–1853 гг. были мало кому известны, так как они публиковались уже после Октября. Но и независимо от этого вопрос о том – созрела ли Россия для социалистического переустройства, оживленно дискутировался в возникшей у нас на рубеже XX века социал-демократической партии. Не излагая всей истории этой дискуссии, отметим лишь, что к 1917 году взгляды большевиков и меньшевиков по этому вопросу оказались существенно различными.
2. Социалистическая революция в России и позиция меньшевиков и эсеров
Социал-демократы (меньшевики) и социалисты-революционеры (эсеры) считали себя революционерами-социалистами, то есть сторонниками социалистической революции и построения социализма в России, меньшевики считали себя также марксистами, даже более последовательными, чем большевики. Эсеры не были марксистами; эта партия возникла из остатков народнических групп, течений и партий, действовавших в России в 80—90-е годы XIX века. Меньшевики опирались на часть рабочего класса и мелкобуржуазной интеллигенции России. Эсеры имели влияние в российской деревне, а также среди студенчества и интеллигенции.