Ревущие сороковые
Шрифт:
Когда посветлело, мы увидели, что со всех сторон нас окружают молчаливые сторожа Антарктики — айсберги. Одни из них были похожи на великанов в белых балахонах, другие — на хрустальные замки, башни, гроты, пронизанные голубым сиянием. Проглянувшие лучи солнца вспыхивали на гранях льдин оранжевыми и красноватыми искорками, цвет которых то усиливался, то ослабевал. Тени были мягко-фиолетовыми и зеленоватыми.
Вокруг разливалась такая тишина, что слышно было, как переговариваются вахтенные на соседнем судне.
Лавируя, мы миновали молчаливую толпу
С этого часа все вахтенные на китобойцах переходили в подчинение гарпунерам.
Ула Ростад, выйдя на мостик, помолился, держа сложенные ладони у груди, словно собираясь нырять, затем оглядел море и поздравил вахтенных с началом охоты.
Я ждал от него распоряжений: каким курсом идти на поиск?
Старик не спеша вытащил из нагрудного кармана какую-то кожаную книжицу, развязал тесемки и развернул старую, потрепанную карту, наклеенную на тонкое шелковое полотно. Прикрыв карту от посторонних взглядов полой меховой куртки, норвежец нацепил на нос очки и принялся внимательно разглядывать ее. При этом он шевелил губами, точно делал какие-то подсчеты, закатывал глаза… В общем, священнодействовал, искоса поглядывая на меня. Наконец Ула Ростад сложил карту, спрятал ее в карман и сообщил, какой курс он выбрал.
Наблюдение за морем старик не доверил нашему марсовому Семячкину, а посадил в «воронье гнездо» своего Эрика.
— Русский не отличит белого гребня от фонтана, — сказал Ула Ростад,
У пушки старик прямо шаманил. Прежде чем дотронуться до нее, он пробормотал молитву, потом рывком сдернул чехол, сделал им в воздухе крест и все окропил святой водой, захваченной в пузырьке из Финмаркета. После этого посыпал свою площадку крошками канифоли, мелом вычертил на палубе круг и, став обеими ногами в него, принялся ворочать стволом пушки, покачиваясь всем телом, как бы ища устойчивое положение,
И с пушечным зарядом Ула Ростад производил какие-то таинства. Просунув руки с медной гильзой под чехол, он, словно «холодный» фотограф, некоторое время сосредоточенно копошился, будто изменял в темноте состав взрывчатки, затем вытащил уже начиненную гильзу, вставил ее. в казенную часть и захлопнул замок.
Гарпун норвежец подготовлял еще медленнее: осторожно вложил в головку дистанционный капсюль и привинтил чугунную гранату так, что она стала острием гарпуна. Снаряд, привязанный к тонкому и прочному хамплиню, старик вогнал в ствол пушки и, широко расставив ноги, стал смотреть вдаль.
Китобойцы, ушедшие на юг, уже передавали по радио, что видят китов и начали охоту. А перед нами по-прежнему расстилалось пустынное море с тремя айсбергами на горизонте.
Прошло еще минут двадцать. Вдруг Эрик заворочал головой и что-то крикнул гарпунеру из бочки, показывая вправо.
В бинокль было видно, как в шести или семи кабельтовых время от времени взлетали над водой тонкие белесые струи и словно таяли в воздухе.
Старик всмотрелся в них и досадливо махнул рукой: показавшиеся киты его не устраивали.
Перейдя
— Эти сейвалы очень быстры и увертливы, а жира в них немного. Нет смысла гоняться за тощими китами.
— А почему их сейвалами называют? — поинтересовался я.
— В наших северных водах они любят рыбу сэйе. А «вал» — это кит.
Старик посмотрел на небо и велел изменить курс на пятнадцать градусов.
— Милях в десяти начинаются большие поля льдов, — сказал он. — Там могут быть пастбища.
— Почему вы так решили, господин Ростад?
— Об этом у гарпунера не спрашивают, — недовольно заметил норвежец. — Когда поплаваете столько, сколько я, сами поймете. Прошу исполнять приказания без лишних вопросов.
Видя назревающую ссору, капитан Сыре-тинский предложил мне:
— Идите, товарищ штурман, отдыхать. Я подменю вас.
Я хотел возразить, но сдержался. Из меня еще не выветрилась военная дисциплина. Молча уступив свое место Сыретинскому, я все же мостика не покинул. Это не понравилось норвежцу, он то и дело сердито косился на меня.
Прошло еще с полчаса. Впереди. действительно показались поля плавучих льдов, а среди них разводья. В одном из них вода имела какой-то буро-красный, оттенок.
— Китовая похлебка, — сказал старик вслух и, требуя внимания, по-английски крикнул Эрику:
— Аттеншен!
Но тот и без приказания вертел во все стороны головой.
Я спустился с мостика и подошел к Семяч-кину, который, взяв брезентовое ведро, приготовился зачерпнуть для интереса китовую похлебку.
— Бери глубже, — посоветовал я ему.
— Есть глубже.
С первого же заброса Семячкин выудил дюжины две рачков-черноглазок, похожих на креветок, и немного жиденьких, едва различимых водорослей.
— Не жирное едово у китов, — определил марсовый.
Но выглянувший из камбуза Ваня Туляков решительно не согласился с ним:
— А ты съешь такого хлебова тонны две — тогда другое запоешь. Киты, они не дураки. Говорят, эти рачки, если их отварить, вкусней всяких деликатесов. Норвежцы их щелкают, как семечки. Налови рачков побольше, я вам на ужин их отварю, с солью и укропчиком… Пальцы оближете!
Через некоторое время Эрик выпрямился в «вороньем гнезде» и закричал, что видит впереди финвалов.
Ула Ростад тотчас же по узкому переходному мостику поспешил к гарпунной пушке.
Стоя на высоком носу «Пингвина», старик поднял левую руку. Это означало: все внимание сосредоточить на мне. Теперь судном управлял только гарпунер: рулевой, следя за движениями его рук, крутил штурвал, а Сы-ретинский двигал рычажком машинного телеграфа, то прибавляя, то убавляя скорость хода.
Финвалы спокойно кормились в разводье, не обращая внимания на приближавшееся судно. Казалось, что там, впереди, плавали под водой резвящиеся паровозы, которые по временам показывали черные спины и шумно стравливали пар. Пар вылетал из китовых дыхал высокой голубой струей, похожей на фонтан, и опадал мелкими брызгами.