Рейд ценою в жизнь
Шрифт:
Майор прыжками уносился прочь – он был упруг, подвижен и имел прекрасную физическую форму! Спас положение длинный «поводок» – свободный конец волокся за пленником. С возмущенным криком Герасимов наступил на край веревки. Немец захрипел, схватился за аркан, сдавивший горло, повалился, ударившись виском о дерево. Он выл от боли, злобно водил глазами. Веревка вдавилась в шею, едва не задушив его, но ничего страшного не произошло.
– Сволочи, вонючие русские… Вы еще ответите… Кто дал вам право так обращаться с офицером германских вооруженных сил…
Относиться
– Все в порядке, господин майор? Вам, кстати, повезло, что веревка не передавила вам сонную артерию. Еще немного, и она бы это сделала. На первый раз прощаем. Больше так не делайте, мы можем рассердиться. И прекращайте ругаться, это никого не впечатлит. На вашем месте я бы хорошо подумал и уяснил, что возврата к старому не будет. Ваша жизнь с сегодняшнего дня круто меняется. Если мы попадемся к вашим, успеем вас застрелить. Если дойдем по адресу, вам придется быть предельно откровенным – только так вы сохраните жизнь. Насколько знаю, у офицеров «великой» Германии она одна? – Глеб поднялся, покачал головой: – Эх, Вожаков, Вожаков, тетеря же ты. Намотать веревку на руку не мог?
– Виноват, товарищ лейтенант, – стушевался красноармеец. – Больше не повторится.
– Уж постарайся. Поднимай нашего злодея, заткни ему рот кляпом и сделай поводок покороче. А то он у тебя как дитя без глазу.
С этого часа немец тоскливо помалкивал. Понимание приходило постепенно. Страшное разочарование, обида, бессилие что-то изменить сквозили в глазах, отдавались в осанке. Он брел, куда его толкали, переходил на грузный бег, если толкали сильнее.
Осинник оборвался, группа спустилась в овраг, но метров через триста пришлось его покинуть – разлом в земле менял направление. На облаву чуть не наткнулись, когда перебежали дорогу и двинулись краем обрыва.
Немецкая речь хлестанула по ушам! «Прыгай, Отто, тут всего два метра!» Засмеялись несколько человек. Глеб застыл, прижался плечом к вертикальному откосу. Холодок заструился по позвоночнику. Как вовремя, черт возьми, могли и носами столкнуться! На чужую гортанную речь давно выработалась болезненная чувствительность.
Немцы находились над головой, на краю обрыва. Там росли сосны, с обрыва свисали клочья дерна и ворохи выжженной травы. «Откуда взялись немцы? – метались мысли. – Значит, с обратной стороны нет обрыва? Это облава или они здесь просто гуляют?»
Козырек нависал над кручей. Посыпалась земля, прогнулся дерн – солдат рискованно наступил на край, чтобы глянуть вниз, и… едва успел отскочить. Брань повисла в воздухе. Язвительно засмеялись сослуживцы: «Отто, опомнись, ты сегодня без парашюта!»
Шубин обернулся, уперся взглядом в багровую физиономию блондина. Вожаков прижал его к откосу, держа за шиворот. В висок пленника уперся ствол «ТТ». Во рту майора торчал кляп, кричать он не мог. Но в создавшейся ситуации достаточно замычать! «А этот парень ценит жизнь, хоть и хорохорится», – подметил Глеб. Пещерный страх сочился из глаз немца. Казалось, у него отнимаются ноги. Остальные реагировали спокойно, без паники, даже как-то буднично. Люди превратились в изваяния.
Немцы еще помялись наверху, пощелкали зажигалками, перекинулись ничего не значащими репликами. Потом голоса стихли.
– Вот черт, привидится же… – выдохнул Шлыков.
– Ага, мне тоже почудилось, – подтвердил Мостовой. – Чертовщина, в общем, гоголевская…
– Уходим, – бросил Глеб, – Вожаков, следи за подопечным.
Дальше обрыв стал сглаживаться, в южном направлении потянулся овраг, заросший мелким кустарником. Видимо, немцы его осмотрели и ушли дальше. Ветер еще доносил обрывки фраз.
Резонно решив, что дважды прочесывать один участок немцы не будут, Шубин приказал рассредоточиться в овраге, а сам с Багдыровым полез наверх.
Это оказалось небольшое плато. Южная часть плавно вздымалась, противоположная – круто падала. Редкие сосны сползали на равнину, испещренную балками и оврагами.
Разведчики заползли за каменную горку. Все было понятно и без бинокля. Солнце улеглось на край горизонта, освещая крыши деревни на востоке. На юге синела полоса – те самые болота, до которых предстояло добраться. Препятствий на дороге не было, укрытий хватало.
Солдаты противника, чьи голоса слышались ранее, спустились с возвышенности в западном направлении, растянулись в цепь и двинулись дальше. На востоке показались два грузовика. Они сошли с дороги, въехали в поле. Из кузова выгрузились крохотные фигурки. Их было не меньше взвода. Пехотинцы растянулись в длинную цепь.
Своих, сошедших с холма, они видели. Вторично проходить возвышенность смысла не имело. Такой подход разведчиков устраивал. Поблескивали каски в лучах заходящего солнца. Пехотинцы были полностью экипированы, вооружены карабинами «Маузер».
Местность, где они шли, была открытой, но пересеченной. Шли с карабинами наперевес, обменивались репликами, кто-то смеялся. Цепь почти поравнялась с разведчиками. Крайний пехотинец сосал карамельки, бросал фантики под ноги.
Куковать в этом убежище предстояло еще минут пятнадцать. Глеб махнул рукой, подтянулись остальные. Пленника усадили спиной к камню, в качестве устрашения погрозили кулаком. Шубин залез в его нагрудный карман, вынул документы. Майор смотрел с тоскливым презрением. Из документов явствовало, что это майор Клаус Хольцман, заместитель начальника штаба 78-й пехотной дивизии, входящей в 20-й армейский корпус, который, в свою очередь, входил в 4-ю армию генерал-фельдмаршала фон Клюге.
Это было неплохо. В качестве поощрения извлекли кляп. Немец сделал прерывистый вздох, зашелся кашлем. Пехотинцы одолели половину пространства и подставили спины, нагруженные пехотными ранцами. Желающих вернуться и взойти на холм пока не было. Со стороны деревни доносился гул моторов – перемещалась бронетехника. На западе тоже что-то происходило – дорогу между перелесками затянула пыль. Это не имело отношения к поиску русских диверсантов и было крайне подозрительно.
– Все в порядке, герр Хольцман? – участливо осведомился Глеб. – Может, есть просьбы, пожелания?