Рейдер

Чернобровкин Александр Васильевич

Я вернулся в ходовую рубку и приказал собравшимся там штурманам:

— Объявить шлюпочную тревогу! Эвакуироваться всем!

После чего спокойно, чтобы не вызвать панику, пошел в свою каюту. Там было полумрак. Под запыленным иллюминатором, с трудом пропускающим

свет, накопилась внутри горка светло-коричневого песка. Я начал быстро собирать вещи. Шторма нет, так что неизвестно, будет перемещение или нет, но на всякий случай надо предполагать худшее. Первым делом натянул на себя спасательный жилет, всегда готовый к подобному случаю. В жилете спрятан небольшой запас золотых и серебряных монет, несколько драгоценных камней и, самое главное, в плотно закрытом и обработанном воском тубусе два документа на вклады в «Банке Нью-Йорка» и «Банке Ливерпуля». Банки теперь стали более надежными, так что через несколько (интересно, сколько?) десятилетий на обоих будет по значительной сумме, которые помогут мне вести тот образ жизни, к которому привык за последние годы. Дальше нацепил на себя сагайдак, саблю и кинжал. Огнестрельное оружие брать не стал. Может, в следующей эпохе в этих краях нельзя носить оружие без разрешения властей, а лук, саблю и кинжал легко выдать за коллекционные, исторические. Они уже сейчас таковыми являются. В сумку на длинном ремне, надетом через левое плечо, закинул второй тубус с картой из Александрии, которая тоже раритет, причем дорогой, бутылку вина и два яблока, которые попали под руку. Воду набрать в серебряную флягу не успел, потому что пароход начал резко крениться на левый борт, и перестук обоих двигателей, к которому я привык за время рейса, как к естественному фону, обычно не замечая его, вдруг резко прекратился, и наступила непривычная тишина, вызвавшая чувство опасности. Длилась она не долго, потому что где-то внутри надстройки послышался рокот мощного потока воды. Мне сразу пришло в голову, что могут рвануть котлы, если на них снаружи попадет холодная воды. Так ли это — не знаю, но, вспомнив, как летал после взрыва крюйт-камеры, плюнул на остальное барахло и выскочил из каюты. По наклоненной палубе коридора пробежал, придерживаясь рукой за переборку, к открытой двери на корму. Там никого не было. Отсутствовали и все судовые шлюпки. Не зря я тренировал экипаж по шлюпочной тревоге. Удрали быстро и без любимого капитана. Осознав эту приятную мысль, добрался до фальшборта, перевалился через него. Вода показалась теплой, приятной. Вряд ли тонущее судно образует мощную воронку, в которую меня затянет, потому что глубины тут небольшие, но на всякий случай ждать не стал, сделал несколько гребков в сторону берега, после чего оглянулся. Парохода позади меня не было. Он словно бы растворился в песчаной буре, которая, как мне показалось, начала стихать. Я сплюнул соленую горькую воду, попавшую в рот, и поплыл к азиатскому берегу, навстречу ветру, несущему песок.

* * *