Рейдеры Нила
Шрифт:
Пантомимы были характерны для Александрии; во время моих путешествий я нигде не видел ничего подобного. Представления бывают разные; в греческом и римском мире повсюду ставятся драматические пьесы, потому что драмы и комедии по сценарию являются частью религиозных и гражданских фестивалей, оплачиваются властями и в них участвуют профессиональные актеры, все которые мужчины. Александрийские пантомимы очень разные. Там выступают как женщины, так и мужчины, (какой скандал это вызвало бы в Риме!) и такие представления вряд ли можно назвать драматическим. Типичное пантомимное шоу - это набор злободневных пародий, непристойных песен и танцев, с шутками, выступлениями силачей и акробатическими номерами в перерывах. Никакие гражданские власти не контролируют и не регулируют такие представления, и хотя мишенями их сатирических пародий часто становятся обычные обыватели - любопытная домохозяйка по соседству, учитель-садист, болтливый юрист, лживый бизнесмен, - известно также, что эти актеры иногда высмеивают тех, кто находится у власти, хотя имена и чиновнические должности изменены, чтобы избежать обвинений в клевете или подстрекательстве к мятежу.
Нам, римлянам, нравится думать, что мы свободнее других людей, поскольку мы выбираем своих лидеров сами, но было бы трудно себе представить, чтобы власти разрешили что-то вроде пантомимы на улицах Рима. Во-первых, люди возразили бы против непристойности, а влиятельные римляне не любят, когда над ними смеются, особенно публично. Если бы римский магистрат не запретил подобное представление, банда какого-нибудь разъяренного политика наверняка разогнала бы его и проломила бы при этом несколько голов. И, хотя ими и правит царь, мне кажется, что александрийцы свободнее римлян, по крайней мере, в этом отношении, потому что практически все можно сказать о ком угодно, даже включая царя, при условии, что высмеивание происходит в пантомиме и никто не назван своим настоящим именем.
Это пантомимное представление не только ставилось в более респектабельной части города, чем обычно, но и, казалось, привлекало более разреженную аудиторию. Пока я смотрел, прибыли великолепные носилки. Обитатель был спрятан внутри кабинки, занавешенной желтыми льняными занавесками. Кабинка была установлена на двух длинных деревянных шестах, покрытых искусной резьбой и ярко раскрашенных, как две колонны с лотосами из египетского храма, положенные по бокам. Шесты покоились на плечах носильщиков, которые были настоящими гигантами, в полтора раза выше меня, в два раза шире и темнокожими; говорят, что такие гиганты обитают в землях, где начинается Нил. Освободив дорогу носилкам, авангард телохранителей, также гигантов, протиснулся сквозь толпу, так что они смогли занять место в самом начале. Некоторые из насильственно отодвинутых зрителей ворчали и потрясали кулаками, но телохранители пристально посмотрели на них. Занавески в паланкине были раздвинуты на ширину пальца со всех сторон, что позволяло пассажиру выглядывать наружу, оставаясь незамеченным.
Двое молодых парней пробирались сквозь толпу, протягивая чашки, чтобы собрать пожертвования для труппы. Один из мальчишек остановился передо мной и потряс своей чашкой.
— Разве я не должен сперва немного посмотреть представление, прежде чем решить, сколько я захочу заплатить позднее? — спросил я.
— Лучше заплатить сейчас. — Мальчик ухмыльнулся. — Никогда не знаешь, что может случиться позднее.
Я не сказал бы, что мне понравилось, как он это произнес, но неохотно вытащил самую мелкую медную монету из своего опустошенного кошелька и бросил ее в чашку. Издавший им скрежет, по чашке, кажется, удовлетворил сорванца, который перешел изводить людей рядом со мной.
Несколько мгновений спустя двое мальчишек исчезли из виду, проскользнув к дальней стороне шатра. Поскольку вход был скрыт от посторонних глаз, а задняя сторона обращена к толпе, шатер служил одновременно раздевалкой и фоном для презентации. Вскоре оба мальчишек появились снова, сжимая в руках свирели, и встали по обе стороны шатра, обозначив своими телами, как бы границы воображаемой сцены. Когда заиграли пронзительные фанфары, толпа успокоилась, и представление началось.
Все началось достаточно невинно со сценки об одурманенном содержателе борделя, который весь состоял из плотоядно изогнутых бровей и непристойных ухмылок, и его старшей девушки, актрисе с морщинами, нарисованными на лице с помощью угольной подводки и огромной парой обвисших сценических грудей. Она представляла собой не просто старейшую шлюху своего работодателя, но и первую скважину, пробуренную в Александрии, или что-то в этом роде. Греческий диалог содержал великое множество каламбуров, которые, казалось, воспроизводили местный диалект. Бетесда поняла больше шуток, чем я, смеясь над фрагментами диалогов, которые были для меня просто греческими фразами.
Когда актриса не декламировала свои реплики, она поворачивалась в разные стороны, опрокидывая небольшой реквизит (стулья, стол, торшер) своей массивной грудью. Чтобы сопроводить это шутовство музыкой, два мальчика воспроизвели грубые ноты на своих свирелях. Некоторые мужчины и женщины вокруг меня смеялись так сильно, что на глазах у них навернулись слезы и они вынуждены были высморкаться. Пантомима не могла быть слишком непристойной на александрийский вкус.
Внезапно, несмотря на ее грим и костюм, я узнал актрису.
— Бетесда, смотри! Это она. Твой двойник.
Бетесда бросила на меня кислый взгляд.
— Нет, серьезно. Это та самая девушка, которая бегала по улицам голая - ну, практически голая. Ты с трудом узнаешь ее, но это та самая девушка. Я уверен в этом. Удивительно, как эти мимы могут перевоплощаться!
Бетесда закатила глаза и покачала головой, все еще не убежденная в сходстве.
Пародия достигла кульминации еще одним каламбуром, который был совершенно непонятен мне, но вызвал взрыв смеха в зале и продолжительные аплодисменты. Когда две исполнительницы поклонились, мне показалось, что актриса сделала особый жест в сторону невидимого обитателя элегантных носилок.
Последовала музыкальная интерлюдия, затем акробатический номер, в котором трое мужчин балансировали на плечах четвертого. Затем появилась дрессированная обезьянка и попыталась сорвать набедренную повязку с человека внизу, отчего монолит из человеческих тел зашатался и, наконец, рухнул вниз. Толпа взревела от смеха.
Последовали новые пародии. По ходу программы тема становилась все более актуальной, что привело к пародии о гротескно толстом торговце, который все время опрокидывал кубки с вином и сильно напивался, диктуя письма писцу. Когда толстый торговец почувствовал необходимость облегчиться и был вынужден позвать двух слуг только для того, чтобы подняться со стула, даже я понял, кого он хотел изобразить: царя Птолемея. Все в Александрии знали эту историю - царь так сильно растолстел, что больше не мог справлять нужду ни на носу, ни на корме судна без посторонней помощи.