Рейтинг темного божества

Степанова Татьяна Юрьевна

Тризна… Это слово после долгой паузы произнес Мещерский. Он долго и внимательно разглядывал снимок. Перевернул его, посмотрел на оборот — лишь пожелтевшая бумага, ни надписей, ни дат.

— Анфиса, откуда это у тебя? Где ты это взяла? — спросила Катя. Голос ее внезапно охрип.

— Мне его дали. Буквально всучили. — Анфиса протянула здоровую руку и взяла снимок. — Я же говорю — в среду со мной произошла странная вещь. Я буквально на пять минут заскочила в нашу галерею и встретила там Мишку Гальянова из ИТАР-ТАСС. Ну, потрепались мы с ним за жизнь, угостил он меня обедом в китайском ресторанчике — он мне его должен был за то, что я его в один журнал устроила, а потом буквально силком потащил меня на открытие фоторевю в Манеже. Первая большая выставка после

восстановления — мне не столько на фотки хотелось посмотреть, сколько на само здание — что там наворотили после пожара. Ну, побыла я там, потом снова пошла перекусить — там кафе сносное. Сама знаешь, Катя, скоро это у меня не бывает, да еще журналистов знакомых встретила — короче, выставка уже закрывалась, когда я собралась оттуда уходить. В дверях ко мне подскочил странный тип. — Анфиса прищурилась, словно вспоминая. — Там секьюрити дежурили в дверях и внутрь уже никого не пускали. Он, видимо, хотел попасть на выставку, но у него ничего не вышло. Он опоздал. Народу было немного. У меня на шее, как обычно, болталась камера и зарядное устройство, видимо, этим я и привлекла его внимание. Он подошел ко мне и тихо спросил: «В-вы ж-журналист? В-в г-газете р-работаете?» Я работаю в фотоагентстве, но говорить я этого ему не стала — просто кивнула. Он оглянулся по сторонам — вид у него был какой-то странный, я даже подумала, что у него не все дома, спросил еще тише: «В-вы м-можете это оп-публиковать?» — и начал доставать из внутреннего кармана пиджака что-то — я не поняла что. Внезапно он замер, смотря куда-то поверх моей головы, в сторону выхода. Занервничал, сунул мне сверток, завернутый в тонкую кальку, и забормотал что-то, страшно заикаясь на каждом слоге. Я лишь разобрала из всей его тарабарщины, что то, что он мне вручает, я, как человек, несомненно, верующий в добро и журналист, должна придать немедленной огласке в прессе. Еще он что-то бормотнул насчет какой-то кровавой июньской жатвы. Я не успела переспросить, он вдруг тихо охнул, словно увидел что-то там, на улице возле Манежа, до боли стиснул мне руку и кинулся прочь. Я поспешила за ним, но догнать его не смогла — видела только издали, как он сел в машину, припаркованную возле троллейбусной остановки. Какую именно, я в сумерках и в спешке не разобрала. Когда я развернула кальку и увидела вот это вот, я… ребята, честное слово, мне сразу стало как-то не того, лево… Жуть какая-то, а не фотка, правда?

— А какой он был из себя, этот тип? — спросила Катя. — Молодой, пожилой?

— Постарше нас. Но молодой, лет тридцати пяти. Невидный такой из себя, лоб выпуклый, с залысинами. Лицо очень худое, но на алкаша вроде не похож. И одет прилично — бежевый такой летний костюм, белая рубашка. Но что-то было в нем не то, что-то неадекватное — вы бы слышали, как он мне все это говорил! И дело даже не в его сильном заикании… У него был голос человека, за которым черти с собаками гонятся. И озирался он по сторонам затравленно, с ненормальным каким-то видом, точно в лесу, — а дело-то происходило в самом центре Москвы. Манеж, публика вся сплошняком — модняк выставочный, наш брат-журналист. Мне сразу тогда показалось — он кого-то смертельно боится. А когда я развернула эту фотку и увидела эти вот чертовы поминки, я…— Анфиса запнулась и добавила: — А сегодня вообще отходняк полный вышел.

— Вы всерьез считаете, что это фото стало причиной сегодняшнего нападения, — сказал Мещерский, и в тоне его Катя не заметила вопроса. — Но почему… Какая может быть вообще тут связь…

— А этот незнакомец — ты говоришь, он в машину сел, — перебила Катя. — Значит, его там, у Манежа, ждала машина с шофером?

— Нет, он сам сел за руль. Машина темная такая, вроде иномарка. Но вот какая — хоть убей меня. — Анфиса пожала плечами.

— Значит, он просил вас это опубликовать? — Мещерский смотрел на фото. — Ничего себе просьба. А что он сказал про какую-то жатву?

— Я точно не помню, не разобрала — вроде то ли случится кровавая июньская жатва, то ли она уже идет вовсю.

— Где? Вообще никаких жатв в июне не бывает. В июле, в августе — да, но чтобы в

начале лета…

— Может, на юге где-то? — заметила Катя. — Там, где по два урожая в год собирают. Сережа, а что ты можешь сказать по поводу самого этого снимка? Когда, интересно, он сделан, кем, где?

— Судя по форме, погонам и нашивкам, эти вот господа — офицеры Добровольческой армии. Эти трое в черкесках — явно из генеральского конвоя, быть может, даже самого барона Врангеля. — Мещерский рассматривал снимок.

— Ты хочешь сказать — это фото времен Гражданской войны? — спросила Катя.

— Судя по офицерской форме — несомненно. Девятнадцатый-двадцатый год. Вроде как бы и правда — поминки вот по этому молодцу в штиблетах, но какие-то дьявольские…

— Такое ощущение, — Анфиса вытянула шею, глядя на снимок, — что они все сейчас возьмут свои вилки, ножи и… каждый отрежет от этого мертвяка по хорошему куску. Он вроде главного блюда тут на столе — видите, грушами весь обложен, яблоками, рыбами этими жуткими…

— Осетры у нас в Каспии водятся? А еще где? — Мещерский что-то прикидывал в уме. — Тогда морозильников не было, да и война кругом бушевала… Я думаю, в какое место, в какой город их могли в то время привезти, этих вот осетров, чтобы вот так подать на стол… В Одессу? Вряд ли. В Крым? В Новороссийск, в Батум?

— Действительно ощущение какого-то каннибализма это фото дает, но… Нет, не думаю — вы взгляните на их лица. — Катя смотрела на снимок. — Это же люди все сплошь интеллигентные. Скорее всего, это какое-то действо или ритуал…

— Какой ритуал? — тревожно спросила Анфиса.

— Не знаю. — Катя покачала головой. Взгляд ее скользнул по снимку и остановился на лице господина во фраке и маске домино. — Странно, все смотрят в объектив, у всех физиономии открыты, а этот вот маску надел. Словно прячется…

— Анфиса, у вас есть дома сканер? — спросил Мещерский. — Если не возражаете, я отсканирую это фото и… Интересный снимок, пугающе интересный. Хотелось бы навести по поводу него кое-какие справки. Естественно, с вашего разрешения, как хозяйки.

— Нет, я этой дряни не хозяйка. — Анфиса оттолкнула снимок. — Сканер в той комнате, там у меня вся моя лаборатория. Но знаете, Сережа, вы вот что… вы лучше возьмите эту фотку себе. Вы правда сможете что-то по поводу нее разузнать?

Мещерский забрал снимок.

— Я попробую. Хотя вряд ли получится, пока ничего не обещаю. — Он держал фото осторожно, точно боялся, что мертвец на нем внезапно оживет и вопьется, как ядовитая сколопендра, ему прямо в палец.

Глава 10. ПО ЦЕПОЧКЕ

— Так я все-таки хочу выяснить, конкретно сколько человек арендовало вашу сауну — четверо или их было больше?

Этот простой вопрос Никита Колосов задавал за эти нескончаемые оперативно-поисковые сутки уже в третий раз. Номинальный владелец сауны был в отъезде.

Все нехитрые банные дела вершил так называемый «менеджер» Хухрин, однако даже на такой простой вопрос он ответить не мог, уверяя, что сам лично сауну клиентам не сдавал и поэтому не имеет никакого представления о том, что за люди сняли ее для ночных увеселений — свои ли, местные, соседи ли из Воскресенска или заезжие москвичи. В управление уголовного розыска был срочно доставлен еще один банный «менеджер», а по совместительству скарятинский бухгалтер Мария Захаровна Борисова — рыхлая дебелая дама лет сорока пяти. Именно она, по словам Хухрина, непосредственно договаривалась с клиентами и получала с них деньги за аренду сауны.

— Да помилуйте, с какой стати меня сюда к вам привезли? Я вообще ничего не знаю. — Это было первое, что услышал от нее Колосов. — Вы меня в это темное дело не впутывайте.

Голос у Борисовой был нервически-громкий, а тон не по ситуации агрессивный.

— Нам ведь теперь из-за них закрываться придется, профиль менять, — заявила она. — Кто ж там теперь париться-то захочет после такого? Я, может, уже без работы осталась — это вы понимаете или нет? — Она трагически всплеснула руками. — Нелегкая меня дернула тогда трубку с телефона снять…