Рейволюция. Роман в стиле техно
Шрифт:
После 1974 года андеграунд перестал быть чисто подпольным искусством. Художников понемногу душили, выставки по-прежнему запрещались… и все-таки андеграунд понемногу полз в массы.
А сам Арефьев в конце 1970-х был выслан из СССР. Он обосновался в Париже. Но прожил там всего полгода. Его труп был найден в мастерской. На мольберте стоял чистый холст. Рядом лежал новенький этюдник с нераспечатанными красками. Мертвый художник сидел за столом, сжимая в окостеневшей руке недопитый стакан красного вина.
Вторым, после Арефьева,
Окна их маленькой квартирки выходили во двор-колодец. В гости к Шагину-старшему ходили художники и поэты. Любимой игрушкой Мити был шприц.
Как-то мама выкинула ампулы с морфием в окно. Родители поругались. Потом отца посадили в тюрьму. Мите было три года. Вместе с мамой он носил отцу передачи. Отец махал им из-за решетки рукой.
Потом сынок подрос. В престижной художественной школе, где учился Митя, пили все. На занятия учителя приходили пьяные. На переменах ученики бегали в мороженицу за сухим. В тринадцать лет Митя уже мог спокойно выпить две бутылки портвейна и его даже не тошнило.
Летом 1984 года пятнадцать ленинградских художников устроили громкую выставку в тихом городке Усть-Нарва. Был среди них и Шагин-младший. Группа, которая сложилась вокруг Дмитрия, получила в его честь название «Митьки».
Говорят, именно митьки первыми ввели моду залпом выпивать бутылку портвейна перед тем, как нажать на кнопку звонка и попасть в гости. Уставшая от бесконечных попоек жена хозяина открывала дверь и обыскивала визитера. Алкоголя с собой у него не было. Да и сам он вроде был ничего… вменяемый. Визитеру разрешалось пройти. Он проходил, присаживался и на глазах изумленной публики тут же терял человеческий облик.
Этим-то трюком митьки и прославились. Их быт обрастал слухами. Питаются митьки исключительно хлебом, пропущенным через мясорубку пополам с маргарином… Отец троих детей Дмитрий Шагин – девственник… Основная заповедь группы гласила: «Митьки никого не хотят победить!». Чтобы стать митьком не нужно было даже рисовать картины. Достаточно было носить тельняшку, пить портвейн, называть всех вокруг «братушками» и не париться о завтрашнем дне.
Те из митьков, кто вовремя перестал пить алкоголь, живы и сегодня. Они преуспевают. В Русском музее теперь проходят выставки типа: «От Ивана Репина до Дмитрия Шагина». Они имеют мастерские в прекрасных и престижных домах. Они третье десятилетие подряд тянут свою игру… давно переставшую быть смешной.
Митьки не стали легендой. Просто потому, что и не собирались. Поседев, эти толстые люди перестали ведрами лакать алкоголь, но в остальном они все те же. Они просто живы. Митьки никого не хотят победить.
Говорят, на дне океанов, на многокилометровой глубине существуют места, куда никогда не заглядывает солнце. Но жизнь существует и там. Уродливые безглазые твари жрут там себе подобных и рожают детенышей – таких же уродливых и безглазых.
Публика воспринимала митьков, как безобидных толстых медвежат.
Поэт Владимир Швейгольц часто беседовал с подружкой о загробном блаженстве. Подружке наконец захотелось испытать это блаженство на себе. Она попросила поэта убить ее. Тот не смог отказать возлюбленной.
Объяснив в чем дело, Швейгольц выпросил у кого-то из знакомых ключи от пустующей дачи. Парочка уединилась, и Владимир перепилил улыбающейся подруге горло. Попала ли она в рай – неизвестно. Известно, что Швейгольц надолго попал в тюрьму.
Из людей, которые начинали в Ленинграде андеграундное движение, до сорока лет дожили единицы. Кладбища не вмещали тех, кто решил сделать карьеру художника в моем городе.
Наутро, после предыдущего вечера, руки дрожали так, что о занятиях живописью речь уже не шла. Поэтому питие водки начиналось с утренней зарей. Начиналось с утренней зарей и продолжалось до зари вечерней. И уж к этому-то времени все начиналось по-настоящему!
К следующему утру выяснялось, что ночью кто-то убит током… Кто-то повесился… Кто-то обнаружен на дороге, расплющенный грузовиком… Кто-то, как подлинный рок-н-рольщик, захлебнулся в рвоте… Чье-то сердце, не выдержав, взорвалось… Вздохнув, выжившее брались за то же самое.
Пить в грязных мастерских было скучно, а дома – в коммунальных квартирах – неудобно. Поэтому художники очень любили пить, сидя на мокрых петербургских крышах.
Затащить на крышу ящик портвейна, выпить его весь, ощутить, что теперь ты не в состоянии даже подняться на ноги… и именно в этом состоянии пойти гулять по скользким наклонным поверхностям.
Суицид всегда был петербургским национальным видом спорта. Девушки, феи художников, резали себе горла, травились газом, а у кого фантазии не хватало, банально бросались с колоннады Исаакиевского собора. Самим-то живописцам фантазии хватало на многое.
Одним из близких приятелей Тимура Новикова был художник Валерий Черкасов. Вместе с мамой Валерий жил в крошечной однокомнатной квартире. Мама занимала комнату, а Валерий поселился в пятиметровой кухне.
Он создавал очень маленькие художественные композиции. Шедевры усеивали на его кухне весь пол. Чтобы на них не наступать, Черкасов передвигался по дому, привязывая к ногам две табуретки.
Решив покончить с собой, этот художник выбрал не затасканный способ. Он всем телом обрушился на пол, установив на определенной отметке скальпели, которые должны были вонзиться ему в глазницы.
Покончить с собой не удалось. Пробив веко, один из скальпелей застрял в изнаночной стороне черепа. Изуродованный художник окончательно сошел с ума.
А вот Тимур Новиков и его приятели поразили современников оригинальностью. Сдохнуть под забором назло врагу – не казалось им привлекательным.
«Новые художники» были циничны. «Новые» стремились к успеху. «Новые» не скрывали того, что стремятся ко вполне официальному успеху, и это шокировало окружающих.