Резанов и Кончита. 35 лет ожидания
Шрифт:
Николай аккуратно сложил чистую и исписанную бумагу и убрал ее в ящик. Как назло, после этого каюта как будто бы стала раскачиваться слабее, но распаковывать бумагу и начинать работу снова командор не рискнул. Он покосился на лежавшую на койке японскую книгу, но понял, что читать ему тоже не хочется. Тогда он, устроившись на койке поудобнее, погасил свечу в фонаре и стал повторять про себя выученные японские глаголы и прилагательные. Это занятие всегда успокаивало его, какой бы язык он ни вспоминал, – скорее всего, потому, что, в отличие от любых других дел, изучение языков всегда давалось ему необыкновенно легко. Уже не первый раз Николай думал о том, что как раз этим ему и нужно было заниматься в жизни, как раз для этого он был рожден – переводить книги или составлять словари иностранных слов. И именно потому, что занимался он всю жизнь не своим делом, его и преследовали неудачи. Сначала в пути в Японию, когда они с капитаном Крузенштерном не поделили власть на корабле, потом – в самой Японии, когда он не сумел быть безупречно вежливым с местными жителями…
Как всегда, воспоминание о недавних событиях заставило Резанова скривиться, словно от боли. Но отгонять неприятные мысли и делать вид, что у него все хорошо, командор не стал. Наоборот, он принялся снова, уже далеко не в первый раз, оживлять в памяти то один, то другой эпизод своего путешествия, заставляя себя как следует запомнить, что он делал не так, и понять, как ему нужно было поступить в каждом случае. Вот их первая размолвка с Крузенштерном: тот возмущается, что Резанов, «просто пассажир», командует, да еще весьма успешно, на его корабле, а «пассажир», задетый за живое пренебрежительным тоном капитана, отвечает ему не менее резко… Вот они окончательно перестали разговаривать, и, хотя жить им по-прежнему приходится в одной каюте, хранят молчание целыми сутками, даже находясь наедине, а в самых крайних случаях с высокомерным видом передают друг другу записки… Вот их, наконец, чуть ли не силой заставляет помириться генерал-губернатор Камчатки Кошелев… И ведь все равно он, Резанов, до сих пор обижен на Крузенштерна, хоть и понимает, что они оба вели себя не самым лучшим образом! Хорошо хоть теперь они плывут на разных кораблях и друг с другом не общаются!..
Впрочем, их личные разногласия с капитаном «Надежды» были не самым страшным моментом в экспедиции – в конце концов, они мешали спокойно жить только им самим, но не ставили под угрозу успех всего путешествия. В Японии же дела пошли еще хуже, хотя, на первый взгляд, начиналось все не так уж плохо. Дворец в Нагасаки, где поселили Николая и его сопровождающих, был великолепен, а после тесных кают «Надежды» казался просто огромным. Но затем выяснилось, что этот дворец был самой настоящей «золотой клеткой» для российского посла: выйти из него было невозможно, узнать о том, что происходит в городе и в стране – тоже. Полгода ожидания ответа от японского императора дались Николаю тяжелее, чем предыдущие полгода плавания. А результат – возвращенные подарки российского императора и полный отказ установить торговые отношения – и вовсе выбил посла из колеи. Что он сделал не так и была ли в этой неудаче его вина, Резанов так до конца и не понял. Но как знать – может быть, если бы на его месте был кто-то другой, кто-то, у кого от рождения был бы талант к дипломатии, Россия с Японией сейчас были бы друзьями?
А теперь Николай плыл на Аляску с новым заданием – проверить, как живет детище Григория Шелихова, русская колония. И вполне возможно, что эту миссию он так же безнадежно провалит, как и первую…
Так, в попытках понять свои ошибки, прошло около часа, и Резанов почти совсем упал духом. Раньше, до того, как Крузенштерн перешел на свой второй корабль, «Неву», он мог, по крайней мере, спорить с ним, а теперь «Нева» была далеко впереди и уже, наверное, достигла Аляски, и командору не с кем было даже поругаться. Да к тому же на «Неву» переселился миссионер Гедеон – молодой иеромонах, с которым Резанов мог бы поделиться своими опасениями и получить ободряющий совет. Общения с ним Николаю не хватало еще сильнее, чем пререканий с Крузенштерном. Единственным собеседником, с которым он теперь мог вести откровенные беседы, был немецкий врач Георг Лангсдорф, но он был еще очень молод, и, разговаривая с ним, Резанов сам выступал в роли мудрого старшего товарища. А вот самому ему попросить совета было не у кого…
В конце концов, устав обвинять самого себя, Николай встал с койки и вышел из каюты на палубу. Вечернее небо было уже почти совсем темным, и только на западе над горизонтом еще розовела закатная полоса. На земле, к которой «Надежда» скоро должна была приплыть, была осень, но посреди океана все времена года казались одинаковыми: и весной, и летом, и осенью там было холодно и дул резкий влажный ветер. Так было и теперь, и после теплой каюты Николай недовольно поежился. Однако возвращаться в тепло ему не хотелось – свежий воздух, как всегда, приятно взбодрил командора и отогнал тяжелые мысли о неудавшемся посольстве. Резанов дошел до борта и посмотрел вниз, на черную как смоль воду с белой пеной возле самого корабля. Волнение в океане снова усилилось, и командору пришлось вцепиться в поручень обеими руками. Но стоять так и смотреть на уходящую за горизонт черную водную поверхность все равно было приятно – ради этого Николай согласен был и немного померзнуть, и потерпеть качку.
Он посмотрел вперед, и ему показалось, что над горизонтом виднеется более темная, чем небо, и более светлая, чем вода, полоса. Неужели это земля, неужели они уже так близко подошли к Аляске? Если земля стала видна, то завтра к вечеру, если повезет с ветром, они будут уже там. Снова начнется работа, снова надо будет оправдать возложенное на него доверие – и уж теперь он обязан сделать все наилучшим образом и не повторить свои прошлые ошибки!
Дав себе это обещание, Резанов вернулся в каюту и, аккуратно сложив свою одежду, улегся спать. Ему не терпелось скорее сойти на берег и снова заняться серьезным делом, и он предпочел проспать как можно больше оставшегося до прибытия времени.
Утром выяснилось, что полоса над горизонтом Николаю не померещилась – они действительно подходили к американскому берегу. Весь день он изнывал от нетерпения, но зато к вечеру, когда порт столицы колонии, Ново-Архангельска, был уже совсем близко, смог вздохнуть с радостным облегчением. Томительное ожидание кончилось, впереди были насыщенные важными и интересными делами дни.
Первым знакомым лицом в толпе встречающих «Надежду», бросившимся Резанову в глаза, было лицо Гедеона. Рядом с ним толкались еще несколько человек из экипажа «Невы». Крузенштерна с ними не было, но Николай Петрович и не ожидал, что тот, несмотря на примирение, будет рад его видеть и пойдет его встречать. Зато все остальные с радостью бросились обниматься с сошедшими на берег пассажирами и экипажем «Надежды», успев соскучиться по ним за несколько месяцев разлуки.
– Отдохните сперва, у вас еще будет время познакомиться с местной жизнью, – посоветовал Резанову и его спутникам Гедеон после обмена приветствиями. Но Николаю не терпелось как можно скорее «броситься в бой».
– Мне все равно надо сегодня нанести визит губернатору, – возразил он. – Вы ведь можете проводить меня к нему? А по дороге расскажете, как здесь вообще обстоят дела…
Монах согласно кивнул, но его лицо вдруг приняло смущенное и едва ли не пристыженное выражение. Резанов насторожился:
– Что-то не так, брат Гедеон? Рассказывайте!
– Ох, Николай Петрович… – Монах шумно вздохнул и с сомнением покосился сначала на своих спутников, а потом на людей, приплывших вместе в Резановым. – Мне, как вы знаете, запрещено вмешиваться в любые светские дела Русской Америки – я приехал сюда только для того, чтобы знакомить туземцев с христианской верой. И с этим у меня почти нет никаких трудностей, местный народ очень хорошо меня принял…
– А с русскими жителями что-то не так? – настороженно спросил Николай. Гедеон снова вздохнул.
– Давайте я вас провожу к губернатору, – предложил он, – и по дороге все расскажу. В конце концов, вы все равно обо всем узнаете, не от меня – так собственными глазами увидите.
Николай на мгновение задумался, а потом решительно покачал головой.
– Нет, – сказал он, – сначала вы мне все расскажете сами. Прямо сейчас. А потом уже поедем к Баранову и послушаем его. Если здесь что-то не так, он это попытается от меня скрыть – я знаю, как это бывает, я еще помню деревни князя Потемкина!