Режим бога - 2
Шрифт:
– ...Нэ будем тянуть кота за все подробности, так шо я вас понял за квартиру, - небольшой седовласый колобок, с большим крючковатым носом и пухлыми румяными щечками, уже минут десять разыгрывал для меня комедию под названием "Беня Крик московского уезда".
Для меня, поскольку Кламич хоть и сдерживал улыбку, но почему то этот балаган сам не пресекал. В этой встрече у меня был большой "личный" интерес, так что надо было его реализовывать, и лучше до возвращения Завадского и Лехи.
"Ну, держись, сионская грусть!".
–
"Колобок" поперхнулся посреди очередного "фольклора", а Клаймич сначала сдавленно хрюкнул... но не сдержался и захохотал в голос.
...Когда "высокие договаривающиеся стороны", перешли на нормальный язык, то наши потребности были сформулированы предельно четко: для проживания артистов требовалась нормальная трехкомнатная квартира, а для "деловых встреч" - очень хорошая(!) "где-нибудь в Центре".
– Туда должно быть не стыдно пригласить высокопоставленных гостей и различных товарищей из творческих Союзов - с умным видом, сформулировал я.
В ответ, поморщив лоб и подергав себя за выдающийся нос, Яков Ефимович пообещал первые варианты предложить для просмотра уже завтра...
После этого, я перешел к "гвоздю программы":
– Двухкомнатная квартира, кирпичный 5-этажный дом довоенной постройки, четвертый этаж без лифта, изолированные комнаты 14 и 16 метров, кухня семь с половиной, телефон, балкон, паркет, потолки 3,75 метра, в Ленинграде на Васильевском острове. Нужна равноценная или лучше квартира в Москве.
Эдель с интересом глянул сначала на меня, а потом на Клаймича:
– Все возможно, но вы хоть представляете себе размер доплаты, при таком обмене?
– Надеюсь, Яша, ты нам его сейчас и сообщишь, - мягко улыбнулся Клаймич.
– Да, это выйдет не менее двадцати тысяч, - сокрушенно покачал головой маклер.
– Вот видите Витя, я же говорил, что Яков Ефимович может достать жилплощадь даже в Кремле!
Клаймич сделал глоток чая из чашки и продолжил:
– Но, Яша, зачем нам квартира в Кремле? Двадцать тысяч! К чему этот ненужный шик?!
– Какой Кремль, Гриша?! Это хорошо, если не ближнее Подмосковье!
– патетически воскликнул Эдель и заломил руки.
– Яша, Яша...
– укоризненно покачал головой Клаймич, - я тоже еврей и мы теряем время. Вспомни, пожалуйста, что я тебе говорил...
Эдель прекратил придуриваться и, прищурившись, остро посмотрел на меня.
– А ты уверен, - с сомнением протянул он, видимо, невоодушевленный увиденным.
– Уверен, - отрезал Клаймич.
– Да ж, за ради Его, Гришенька!
– тут же примиряюще поднял руки маклер, - все сделаем, как в Парижах... Но бюджет в десять тысяч - залог всеобщей радости, - и он ткнул в небо, похожим на сосиску, толстым пальцем...
– ...Витя, я не хочу лезть не в
Вот такой "замечательный" вопрос, нейтральным тоном и глядя куда-то вбок, неожиданно задал мне Клаймич.
Редкие фонари с трудом рассеивали сгустившуюся темноту сентябрьской ночи. Прогулочным шагом, мы неспеша возвращались в "Россию", проводив Якова Ефимовича до метро. "Великий маклер" передвигался общественным транспортом!
– Вы о чем, Григорий Давыдович?
– "спокойно" откликнулся я, "не поняв" вопроса.
Клаймич усмехнулся:
– О квартире, Вере и о судьбе группы, когда родители все узнают...
– Что... так заметно?
– недовольно морщусь.
– По вам - вообще, нет. По Вере, почти сразу. Заметил еще на "отвальной" в ресторане, но...
– Григорий Давыдович неверяще покачал головой и улыбнулся, - сначала просто не поверил сам себе. А на вокзале все стало ясно. Мне... Остальным - вопрос времени.
– Я "поработаю" с ней...
– все будет нормально, - пообещал я.
– Уверены?...
– неверяще покачал головой Клаймич, - а мне показалось, что и Альдона что-то заподозрила.
– ...мне тоже...
– ...?
– Она никому ничего не скажет, - уверенно заявил я.
– ...?
– левая бровь Клаймича изогнулась еще скептичнее.
"Как он так делает?.. надо будет, все-таки, порепетировать перед зеркалом...".
– Хотя у нас с ней сложные отношения... НО она никому не скажет...
– У нее со всем миром "сложные отношения", - неожиданно выдал Клаймич.
Я понимающе усмехнулся.
"Снежная Королева" даже нашего спокойного и уравновешенного Григория Давыдовича подбешивает!"
– Не она, так какой-нибудь другой "доброжелатель" найдется, - не отставал от меня Клаймич.
– Ну, а что, в конце концов случится?
– недовольно пожал плечами я, - не в милицию же они пойдут заявление писать на собственную дочь? Начнут требовать, чтобы она ушла из группы. А ей это зачем? Так что с родителями, на какое-то время, поссорится, а в группе останется...
"Со мной останется... или я ничего не понимаю в женщинах!..".
– А если не останется?
– продолжал непонятно давить Клаймич.
– Значит, заменим другой солисткой...
– буркнул я.
– Понятно...
– как-то сразу удовлетворенно, откликнулся Клаймич.
– Эй... бобры... стоим на вязку...
– негромкий хриплый голос, с хорошо узнаваемыми блатными интонациями, неожиданно раздался за спиной. Пока "бобры", разворачивались назад посмотреть на его обладателя, из темноты ближайшего подъезда отделились две тени и перегородили нам дорогу впереди.
У подошедшего со спины вид был такой же уголовный, как и голос. Темная куртка, руки в карманах, щетина на худой роже и щербатый оскал гнилых зубов.