Режим бога (Последний шаг)
Шрифт:
За спиной девушки привидением возникла няня Луиса. Взгляд у «синта» был стеклянным, однако помочь Эфимии расстаться с ношей и верхней одеждой она оказалась в силах.
— Где вы достаете эти… — Джоконда замялась, жестикуляцией помогая себе отыскать подходящее слово, — эти…
— Шмотки? — подсказала Эфимия.
— О, гранде! Шмотки! Где вы их достаете?
— Это наш главный где-то достает. Не говорит, где. Лу, хватит ржать! Я знаю, что ты вечно издеваешься над нашими ценностями, но можно это делать как-нибудь поприличнее?
— Прости-прости!
Красный от смеха, он выбрался из укрытия и подвел ее к столу.
— Расскажи маме сама, как все это началось.
— О'кей! Ну, значит, звонит мне Вероника сегодня утром и говорит: «Касс объявил сбор на вечер, будет пресса»…
— Фим, ну ты что?
— А, ну да! Простите, я все никак не отойду после петляния по городу с папой на хвосте…
— Зря волновалась: он наверняка проехал мимо, перепутав тебя с кучей металлолома!
Эфимия скорчила ему рожу, еще более внушительную из-за боевой раскраски, и поднялась налить себе кофе. Увидев себя в зеркале на стенной панели, девушка отшатнулась.
— Я не понимаю, — торопливо извлекая из глаз черные линзы, посетовала она, — почему все относятся к нам так несерьезно?!
Джо и Луис переглянулись.
— Попробуй подумать, — предложил он.
Эфимия подбоченилась и, почти прижав губы к его уху, прошептала:
— А может быть, все это ты говоришь потому, что ревнуешь к Стиву Кассу? А? Лу?
— Да я в жизни его не видел.
— Тем более: у страха глаза велики, как говорит мама.
Джоконда подперла щеку двумя пальцами:
— Смотрю на тебя, бамбини, и никак не могу взять в толк: ты дочь Фаины или ее генетический двойник?
Девушка пожала плечами, снова отвернулась к Луису, и они продолжили выяснять отношения. Бароччи поднялась:
— У меня есть час. Уложитесь в этот промежуток — я у себя.
— Мам!..
Она вышла в холл, но идти к себе передумала, сбросила туфли и забралась с ногами на широкий подоконник высоченного окна между этажами.
На Нью-Йорк наползает промозглый вечер, и скоро явится ночь с ее обычными терзаниями и тоской. Если не устать до смерти, засыпая на ходу, пытки до утра не избежать. И здесь не помогут ни лекарства, ни гипноз.
Последний день весеннего солнцестояния отличался от прежних…
…Как и все эти девятнадцать лет, она приехала в полночь с двадцатого на двадцать первое марта к пустырю близ бруклинских развалин. Было удивительно тепло, и на западной части неба светил краешек луны. Бросив машину, Джо пешком пошла к тому самому месту. Этот голос, проклятый навязчивый голос бубнил над ухом, коря ее за все грехи, уверяя, что она похожа на собаку, преданно ползущую встречать давно умершего хозяина. Он требовал жить настоящей полнокровной жизнью. Она ненавидела этот голос, называвший себя криком здравого рассудка, она не знала, что это такое и зачем доканывает ее.
В какое-то мгновение луна померкла и снова вспыхнула, хотя на небосводе не было ни тучки, ни облачка и холодно светили равнодушные звезды.
Голос стих и убрался вон. Сердце обволокло покоем.
— Здравствуй, Кристиан, — прошептала она, пытаясь угадать, где он, где его глаза. — Давай погуляем здесь?
И Джо пошла в сторону разрушенного моста, представляя себе, будто он идет рядом и слушает ее.
— Я впервые не знаю, что тебе сказать. Все какое-то… мелкое, никчемное. Мне хотелось бы думать, что там, где ты теперь, тебе хорошо…
Буря отрицания охватила ее с головы до пят. Она ли сама укорила себя за усталые слова?
— Знаешь, — успокоившись, продолжила она, — мне иногда хочется, чтобы этот синьор… Фараон… чтобы он еще раз забрался в этот портал, прыгнул сюда, пришел ко мне и рассказал, как все было на самом деле. Самое страшное — это не знать…
«Но надеяться», — договорила она сама за себя и вздрогнула. Но это не был «крик здравого рассудка». Это был ее голос и ее мысль.
Джоконда забралась на ветхую конструкцию старинного моста. Часть его нависала над отмелью, и она, сорокашестилетняя женщина, руководитель серьезной государственной структуры, мать — хоть и приёмная — взрослого парня, вдруг сбросила с ног обувь и в одних тонких чулках, приставными шагами, стала пробираться все дальше и дальше по ржавой балке, вздымавшейся в небеса, к луне. Губы ее дрожали.
— Почему он не сделает этого? У него есть твой экран, я сама дала тебе ОЭЗ. Если ты погиб, а ему удалось выжить — а ему удалось выжить, ведь жива наша вселенная! — то почему он не проберется к порталу, включая купол, и не телепортируется сюда?
Берег и вода уходили все ниже, растворяясь в темноте. Смутные контуры балки — это все, что было ориентиром. Джоконда медленно поднималась выше и выше. От холода металла начало сводить судорогой ступни.
— Несколько лет назад я поняла… Я четко осознала несколько лет назад, что если ты уже там, откуда возвращаются другими и в другое время, то все дальнейшее ни к чему, и у меня больше шансов найти тебя, если я тоже как можно скорее окажусь в тех же краях. «Слово превзошло земную твердь!» Может быть, так и нужно?
«Стой!» — кричал инстинкт самосохранения, «вопль здравого рассудка» или кто-то еще.
— Сейчас я дойду до края, вернусь, и мы поедем домой… как всегда… в этот проклятый чужой дом. Но я должна дойти. Я всегда хотела дойти до края и заглянуть за него… и всегда, всюду мешала эта кэвтела даннати [10] и долг… Долг, долг! А сегодня я хочу, чтобы было так, как хочу я. Дойду и загляну!
«Остановись!» — простонал порыв ветра с Гудзона. В ушах нарастал гул, ноги выкручивало болью, а где-то там, под мостом, чернела ледяная вода реки. Упадешь в нее в это время года — и не выплывешь живой.
10
«Проклятая осмотрительность» (искаж. итал.)
Она постояла. До конца балки всего три шага, край уже рядом…
— О, Мадонна! — вырвалось из груди, когда мышца левой ноги сделалась будто камень, выстреливая невозможной болью, и Джо впилась ногтями в ладони.
И очередной порыв ветра лишил ее равновесия. Она взмахнула руками, безвольно откидываясь назад, пытаясь ухватиться за воздух и призывая на помощь всю выучку пси-агента. Было поздно, мгновение ушло.
И тут сам воздух вдруг сжал ее запястье и дернул обратно. Тяжело дыша, Джоконда села верхом на балку, а потом зарыдала от нахлынувшего испуга.