Режиссер
Шрифт:
— Совершенно точно, именно это я и хотел сказать, — оживленно говорит Ингмар. — Пастор больше не принадлежит самому себе. Если б я был пастором, меня подавляло бы чувство долга — то, что я обязан творить добро, обязан…
— Впрочем, все намного сложнее.
— Да-да, конечно, разумеется, все сложнее, — говорит Ингмар, широко улыбаясь. — Но я надеюсь, это не помешает вам посмотреть фильм, когда он…
— Не думаю, что…
— Это всего лишь один из аспектов.
— Не думаю, что твой фильм может
Ингмар стоит перед закрытой дверью. Немного погодя он тихонько стучит, но, не получая ответа, подходит к книжной полке и в темноте проводит пальцами по корешкам книг. Прохладная бумага, нежная кожа переплета.
— Ингмар! — зовет Кэби.
— Я здесь.
Она подходит ближе.
— Что он сказал? — шепчет Кэби. — Я догадалась, что вы говорили о фильме…
— Да, я рассказал ему немного о том, каким бы я был пастором. Отцу показалось, что это довольно интересно.
— Замечательно.
— Он хочет посмотреть фильм.
— Ингмар, я ведь только что слышала его последние слова.
— Но до этого он говорил другое.
— Нет, — шепчет она.
— До этого, Кэби. Это правда. Он сказал, что хочет посмотреть мой фильм.
Карин убрала чашки и сахарницу и освещает карманным фонариком альбом с фотографиями и газетными вырезками.
— Хотите взглянуть? Это что-то вроде блокнота с воспоминаниями Эрика, с фотографиями из детства и юности Ингмара.
Кэби подходит ближе, спотыкается, но удерживает равновесие.
— На полу что-то лежит, — тихо произносит она.
— Наверное, сумка Эрика, — говорит Карин. — Он искал ее.
— Скорее похоже на пальто или одеяло.
— Тогда пусть лежит, — отвечает Карин, переводя луч фонарика на фотографии. — Здесь Ингмару двадцать один.
На пожелтевшей фотографии теснятся люди на фоне черной травы и темно-серых еловых ветвей. Тщательно причесанный Ингмар сидит в непринужденной позе, оживленно улыбаясь и держа за руку женщину в белом платье, подол которого немного задрался, обнажив голень. Вспышка застала ее с нарочито мстительной гримасой, словно она как раз собиралась ткнуть Ингмара в живот.
— Кто это? — спрашивает Кэби.
— Марианне фон Шанц, — отвечает Карин. — А это Дитер, который жил у нас во время войны, Сесилия Турсель и Нитти.
Ингмар ощупью продвигается к двери отцовского кабинета.
— Какой серьезный юноша, — нежно говорит Кэби.
— Помню, мы встретили его и еще нескольких студентов в телеге, запряженной белыми лошадьми, — рассказывает Карин.
Ингмар стучит в дверь, накрывая ладонью ручку.
— Красивая фотография, — тихо говорит Кэби. — В ней так сильно чувствуется девятнадцатый век — и шляпа, и воротник.
— Ингмар
— Знаю.
Карин переворачивает страницу.
— Лабан, мой младший брат. А это Фольке и Юхан.
— Это дядя Юхан?
— А это малютка Мэрта, — показывает Карин.
Серый снимок, на котором видны обои с косым узором и край написанной маслом картины в золотой раме.
Напротив белоснежного буфета, на котором в стеклянной вазе красуется букет раскидистых люпинов и боярышника, стоит маленький бледный мальчик с испуганным лицом.
Он вот-вот заплачет. А может быть, слезы едва только высохли.
На мальчике белая рубашка и темная юбка. Он боязливо присел, голые ноги в синяках слегка согнуты, мыски зашнурованных ботинок истерты.
Ингмар подходит к колеблющемуся свету фонарика, к матери и жене, сидящим за столом.
— До чего ж он хорошенький, — говорит Карин, улыбаясь и поблескивая зубами. — Когда Малыш писал в штаны, в наказание он ходил остаток дня в красной юбочке или платье.
— По-моему, я похож на маленького идиота.
— Нет, ты…
Они громко смеются.
— Ты похож на…
— На идиота, который написал в штаны, — ухмыляется Ингмар и грызет ноготь на большом пальце.
Кэби встает, не в силах оторвать взгляд от снимка, освещенного неверным светом фонарика.
Она смотрит на мальчика с оттопыренными ушами, тонкими причесанными волосами и ровно подстриженной челкой — до тех пор, пока страница не переворачивается.
8
В темноте гостиницу видно уже издалека. Сначала в просвете между елями на опушке вырисовывается мерцание.
Потом появляется сам «Сильянсборг», блистающий в ночи, словно щит с транспарантом.
Перед вами вырастает деревянное здание с прозрачными светящимися верандами, словно отделанными белой пряничной глазурью, и переливчатым светом, льющимся из вереницы разделенных рамами окон. Это огромное здание с освещенными балконами, лестницами и заиндевелыми гравийными площадками.
Неспешная колонна автомобилей и грузовиков, похрустывая, огибает его, останавливается и делает выдох.
По утрам двадцать три повозки выезжают из Ретвика и направляются прямо в лес по узеньким дорожкам, посыпанным гравием.
Кто-то замечает, что сваи от стеллажей для просушки зерна валяются в канаве среди прутьев и сорняков, оставшихся после сенокоса. Заячий след темнеет на светло-голубом пятне снега в тени выкорчеванного пня.
Вереск схвачен морозом.
В голых брусничных зарослях между сосен застрял полиэтиленовый пакет из супермаркета «Ика», белка внезапно замерла посреди своего стремительного вертикального восхождения.