Режиссер
Шрифт:
— Да, здорово они тогда удивились.
— Так что ты сказал?
— Guten Rutsch! [34]
Она смеется.
— Ну а что я еще мог сказать? Что я заблудился? Или хожу во сне?
Ингмар садится за кухонный стол и кладет на хлеб сыр с ветчиной. Кэби достает из холодильника банку с горчицей и возвращается к столу.
— Тебе кажется, я только и думаю что о твоей предстоящей поездке в Ретвик? — спрашивает она. — Вы будете жить все вместе в «Сильянсборге»?
34
С
— Нет, только я один, — шутит он.
Она открывает крышку и ставит банку на стол.
— Не забудь, что Ингрид замужем за Харри.
— О чем ты?
Он намазывает толстый слой горчицы ножом на ветчину.
— Да о том, что, по-моему, он не такой добрый и милый, как мой бедный…
— Кэби, о чем ты? — мягко переспрашивает Ингмар.
— Я стараюсь верить тебе, когда ты говоришь, что…
— Дорогая, — перебивает он, — о чем ты вообще говоришь?
— Не знаю, — отвечает она. — Я… я просто не понимаю, почему ты вдруг стал таким внимательным. Посвящаешь мне фильм, ласкаешь меня то и дело, разглядываешь старые фотографии и все в таком духе.
— И что с того?
— По-моему, ты жалеешь меня. Это правда? Думаешь, я больше не могу забеременеть? Да? Ты такой добренький, потому что хочешь уйти?
— Что мне еще сделать? — спрашивает он. — Что ты от меня хочешь? Клятвы?
— Прости. Я не хотела… Просто на меня ужасно давит Нюстрём.
— Но почему ты не едешь в Штутгарт?
— Думаешь, стоит? В любом случае я могу позвонить Марии Луизе, — улыбается Кэби. — Так я и сделаю, может быть, у нее найдется время приехать сюда.
— Не лучше ли тебе самой туда съездить?
— Тебе этого хочется?
В Большом павильоне светло и тихо, входит Ингмар. Он идет к бесцветному нефу. Минует широкий проход между шпоновыми щитами, задвижками и подпорками.
Не заходя в преддверие церкви, он проходит под галереей с органом и направляется по каменному полу между скамьями в длинный дом.
Триумфальное распятие подвешено к балке у входа на хоры. Его перевесили со стены на подобающее при литургии место. Вместо высокого витража виднеется низенькое окошко просмоленного алтарного складня и изображение Бога Отца, который держит распятие с Иисусом между колен.
Ужас растекается по груди, неподдающееся описанию чувство, будто он находится в горящей церкви. Горит остроконечная крыша, и внешние стены тоже тронуты языками неторопливо кипящего пламени. Тихое потрескивание предвещает неожиданный грохот, когда разноцветные стекла летят на хоры, а огонь пробивается вперед прямо под потолком, охватывая фризы и небесный свод.
И, только остановившись возле алтарной ограды, он понимает, что это непонятное чувство ужаса имеет свое объяснение: жар прожекторов вкупе с сухим ароматом свежеспиленного дерева не сочетается в его голове с картиной, которую он видит перед собой — старинная
— Пора начинать крупные планы с Туннель, — бормочет он, закрывая глаза.
Постояв молча в теплой тишине павильона, он чувствует, как по пространству бегут волны, словно здание накреняется куда-то вперед.
Что-то выкатывается из преддверия церкви в проход. Бряцает, словно деревянная чурка, которую волочат за веревочку, словно копыта спотыкаются на каменном полу.
Прожектор разворачивается с чуть слышным скрипом.
Кабели волочатся по скамьям, застревают в цоколе. Высвобождаются резким рывком.
Лошадь фыркает, деревянная скамья трещит под тяжестью тела.
Ингмар открывает глаза и видит, как Свен, стоя за камерой, беседует с Петером. Он следит за настройкой, оборачивается.
— Ну как? — спрашивает он.
Гуннель сидит на церковной скамье, дыша полуоткрытым ртом. Опухшее лицо, живот выпирает под серым пальто, рядом лежит бархатная шляпка с бантиком.
— Да так, — вздыхает она, потирая бедро. — Здесь немного болит, когда хожу слишком быстро.
— Черт, мы вообще успеем сделать крупные планы?
— Ну я ведь не прямо сейчас рожу.
— Ты обещаешь?
Ингмар встает под сводами хоров, оглядывается, чуть улыбнувшись, делает незаметный жест, слегка поднимая руки, и произносит:
— Agnus Dei [35] …
Прихожане встают.
За спинами Макса и Гуннель что-то мелькает — мощная туша овцы, серая шкура.
Ингмар поднимается, глядя на Свена. Чувствует, как дрожит рука, когда он жестикулирует, обращаясь к животному.
— Ну что? Сделать так, чтобы ее было лучше видно? — спрашивает Свен. — Я думал, ты хочешь ее…
35
Агнец Божий (лат.).
— Можно я посмотрю в камеру?
Спотыкаясь о кабели, Ингмар обходит площадку.
Сквозь объектив он видит Макса и Гуннель, стоящих у церковной скамьи, за ними наискосок сидит Ингрид в светло-серой мутоновой шубе.
— Все нормально, — говорит он, возвращаясь к длинному дому. — Месса в первую очередь нужна для того, чтобы познакомить с главными героями. Юнас, например, поможет своей жене встать со скамьи, мыслями он где-то не здесь, как мы уже сказали. А ты, Ингрид, встань чуть погодя. Ведь ты поступаешь так, как они. Ты здесь, скорее, в роли ребенка, которого совершенно не интересует ритуал.
Ларс Уве садится на стул задом наперед, привалившись грудью к спинке.
— Черт, что за ерунда, — говорит он, сдувая с глаз челку. — Глупо начинать с этой дурацкой мессы.
— Он знает, что делает, — возражает Гуннар.
Ингмар грызет ноготь, глядя в сторону.
— Я тут за всем этим понаблюдал, — продолжает Ларс Уве, — и скажу вам, что это полная ерунда, — к концу вы все больше утяжеляете фильм: бах-бах, ба-бах!
— Мы и не собирались снимать комедию, — вздыхает Ингмар.