Ричард Длинные Руки — эрбпринц
Шрифт:
Я обнял всех поочередно, всем сказал добрые слова, следом подошли Геллермин и Шварцкопф, я обнял их и упрекнул, что прячутся за спинами, а они же сыграли едва ли не самую решающую роль в битвах, когда чаша весов уже клонилась на сторону противника.
Последними подошли трое братьев Хорнегильды: Арнольдус, граф Гогенбергский, барон Витториус и сэр Тири, совсем юноша, но уже не оруженосец, а баннерный рыцарь.
— Приветствую, — сказал я, — птенцов гнезда Хорнблауэров!.. Уверен, вы еще покажете себя и прославите свои гербы великими подвигами. Сэр Меганвэйл…
Меганвэйл
— Столы для пира уже накрыты!
— Тогда приступим, — ответил я. — Жаль, нет благороднейшего Зигмунда Лихтенштейна с братьями…
Меганвэйл напомнил:
— Сейчас он идет по вашим следам, ваше высочество, догоняя прославленную ударную армию!
— И Растера, — сказал я со вздохом.
— С троллями, — пояснил Меганвэйл с улыбкой. — Он охотится за мелкими отрядами противника, что пытаются пробраться в Варт Генц. Они делают мир чище!
Для успешного пира, как я заметил, пришлось сдвинуть два шатра, убрав разделяющие их стенки, столы тоже сдвинули, слуги и оруженосцы быстро натаскали вина и жареного мяса, в походе обходимся без изысков.
Я дважды провозглашал здравицы, слушал ответные, улыбался, потом перевел разговор на будущие действия, все-таки любой пир для людей простых — повод нажраться и напиться, а для лордов — это возможность обсудить свои дела и отыскать новые возможности для их улучшения.
Для меня пир — это военный совет, где в непринужденной обстановке можно поговорить и на темы, которые на трезвые головы избегают, выяснить настоящие настроения, стремления, осторожно вызнать, в каких отношениях кто с кем, прикинуть, на кого можно положиться, а на кого можно положиться почти во всем…
Снаружи опустилась ночь, когда простучали копыта, грубые голоса часовых потребовали, хто и чего, затем полог отлетел в сторону, вошли два рослых немолодых и чем-то похожих лорда в доспехах вестготской работы.
Я вскочил, шагнул к ним с распростертыми объятиями.
— Рейнграф, стальграф!.. Ну, наконец-то!.. Что так долго?
Филипп Мансфельд сказал виновато:
— Мы свои армии расположили в десяти милях отсюда.
— Там есть тропы, — добавил Чарльз Мансфельд, рейнграф и отныне владелец земель королевства Сильверланд в Гандерсгейме, — надежнее их держать перекрытыми. Ваше высочество, мы безумно рады видеть вас в добром здравии и на пиру среди обожающих вас соратников!
Я повернулся к сидящим за столами.
— Все знают стальграфа Филиппа Мансфельда, командующего ударной армией, так блестяще зарекомендовавшей себя в битве за столицу Сен-Мари Геннегау?.. Кто не знаком, пользуйтесь случаем пообщаться с героем… у которого впереди еще более великие подвиги!
Я толкнул сэра Филиппа к столу и повернул лицом к пирующим сэра Чарльза.
— А кто еще не знаком с командующим великолепной и боеспособной армией рейнграфом Чарльзом Мансфельдом, спешите пообщаться с героем!.. Его войска способны совершать длинные переходы и вступать в сражение, не теряя боеспособности!
Он смущенно улыбался, я усадил его
Судя по звездам, уже полночь, я вернулся в своему шатру, там Бабетта, нимало не смущаясь, рассматривает на моем столе карту.
Увидев меня на пороге, светло улыбнулась.
— Кто бы мог подумать, что у варваров могут быть такие точные карты!
— Можешь воровать, — разрешил я, что делать, если уже своровала, — пусть на диком Юге ахнут нашей картографичности и скрупулезности, что свойственна только продвинутым.
Она сладко зевнула, без всякого стеснения показывая свои возможности и зовущий красный влажный рот.
— Что-то устала в дороге…
Набычившись, я смотрел, как она без всякого стеснения разделась и устроилась в моей постели, а там подрыгала ногами, расправляя одеяло.
— Ложись, — пригласила она по-хозяйски, — пока я тепленькая.
— А потом какая будешь? — поинтересовался я.
— Горячая, — сообщила она страшным шепотом. — Обжечься можно.
— Любопытненько, — сказал я.
Она тут же откинула край одеяла, приглашая лечь поближе, пока там еще не испарилось ее тепло.
Я сбросил одежду, не к месту подумал о доспехе Нимврода, но эта штука, выполняя мой панический наказ во сне, отныне прячется где-то под кожей или в коже, проявляясь только в опасные мгновения.
Бабетта чуть подвинулась, когда я ложился, но едва распростерся на спине, тут же чисто женским движением закинула ногу мне на пузо и положила голову на мое плечо.
От нее пошло сладкое тепло, наполняя тело истомой. Я расслабился и позволил себе погрузиться в океан покоя, когда все хорошо, безопасно и защищенно, а с тобой верная, преданная и любящая тебя женщина, которая гладит тебя и чешет в самых нужных местах, именно там, где у нас чешется чаще всего.
Она наблюдала за моим лицом, спросила заинтересованно:
— О чем думаешь?
— Да так, — ответил я лениво, — фантазии… Когда мозг засыпает, можно такое себе нагрезить…
— Ты мечтал о чем-то очень приятном, — сказала она знающе. — У тебя было такое лицо… словно ты наткнулся на блюдечко с теплым молоком.
— Фантазии, — сказал я. — Грезы… это не мечты, которые можно реализовать хотя бы в принципе. Мы с тобой ворочаем реальными делами, Бабетта!.. Не думаю, что ты о чем-то грезишь вот так глупо и непродуктивно.
Она ответила после паузы:
— Не думаешь?.. Ну и не думай, а то твой упорядоченный мир рухнет. Если время от времени не погружаться в грезы, то можно вообще с ума рухнуться.
Я посмотрел на нее в удивлении.
— Что, и ты?
— Увы…
— Я думал, — проговорил я чуточку обалдело, — ты так прекрасно устроилась в жизни, что тебе не нужны никакие грезы. У тебя все есть, все сбылось!
— Откуда ты знаешь, — спросила она, — о чем я грезила? Ага, то-то же. Может быть, я очень грезливая… ну, мечтательная и романтичная дура?