Ричард Длинные Руки — эрбпринц

Орловский Гай Юлий

Она исчезла в темноте склепа, только легкий стук каблучков по камню сообщает, что спускается в темноте достаточно уверенно, словно видит все отчетливо.

Нет, не видит, там внизу вспыхнул слабый огонек и разлился по темному помещению. Я осторожно вытянул шею. Женщина в глубине склепа поставила свечу, прикрывая ладонью от движения воздуха, в чашу светильника, под которым воск ровными волнами расплылся по каменным плитам на половину ярда, там его не меньше сорока фунтов.

Женщина подошла к постаменту с каменным гробом, лицо из надменно-гордого

стало жалобным и виноватым. Я не успел глазом моргнуть, она грациозно вскинула руки, платье соскользнуло с такой легкостью, словно тело мраморное, и я невольно задержал дыхание.

Ей лет тридцать, если не больше, очень красивое сильное тело здоровой зрелой женщины, что уже раздевалась при мужчинах и знает, насколько хороша, но все равно высокая и четко очерченная грудь привлекает внимание: должна бы обвиснуть хоть чуть, но нет, на гравитацию внимания не обращает, а красные соски смотрят не вниз, а прямо перед собой.

Она выдернула пару шпилек из башни волос, те свободно рассыпались по спине и плечам, но грудь так и не сумели закрыть. Я смотрел, задерживая дыхание, как она села прямо на пол, грудью легла на глыбу черного камня и, обхватив его нежными обнаженными руками, опустила на него и голову, прижавшись щекой.

На мой взгляд, поверхность там грубая, с острыми выступами, даже пару мгновений на такой глыбе вот так пролежать — мука, а эта прижалась роскошнейшей грудью, обняла крепко и, похоже, не собирается подниматься.

— Прости, — донесся до меня тихий жалобный шепот. — Я сделаю все… я буду стараться!.. Я принадлежу только тебе… Ты должен это видеть…

В ночной тиши со стороны замка доносится музыка, веселые голоса, распевающие песни, а эта вот в склепе возлежит, упиваясь непонятной мне скорбью.

Не мое дело, сказал я себе твердо. Я, так сказать, народами повелеваю! По крайней мере армиями, а отдельные люди для меня — статистика.

Женщина все так же лежит обнаженная на этом камне в склепе, куда уже намело листьев и нанесло земли. Свеча горит ярко, еще я рассмотрел в углу нечто блистающее красным золотом вроде непомерно раздутого в нижней части кувшина с тремя поясами чеканки, фигурки отсюда не вижу, а кверху утончается грациозно и тоже фигурно.

С другой стороны от женщины в подрагивающем свете видна раскрытая книга, толстая, вот-вот рассыплется от ветхости, я бы такие велел переписать, но беда в том, что это будет мертвый слепок, те заклятия точно не сработают, нужно именно вот отсюда, куда сам чародей вписывал, вкладывая в каждую буковку и значок некую силу, помимо чернил, оставляя ее незримым…

Я тихонько перевел дыхание, еще не решив, показаться или уйти незаметно. Эмансипация женщин не просто желательна, она необходима. Если женщинам не давать равенства, они свою кипучую энергию начинают реализовывать вот так…

Конечно, большинство женщин — равнодушные коровы, но огромную массу человечества всегда двигало в ту или иную сторону меньшинство. Именно так, в ту или иную сторону.

Если женщинам не давать право

хоть немножко рулить миром, они начинают реализовывать свою кипучую энергию в магии. А если учесть, что у женщин всегда эмоций больше, чем ума, то понятно, что у них за магия.

Я начал поворачиваться, чтобы уйти, под ногами зашелестело, одна из каменных плит резко просела, словно подземные воды вымыли небольшую каверну. Я рухнул вместе с плитой чуть ли не до пояса в рыхлую землю, тут же начал выбираться обратно…

…над головой прозвенел дикий вскрик, на плечи с силой обрушилось гибкое тело.

Лицом я больно ткнулся в мраморный край дверного пролета, извернулся, захватил женские длинные волосы и сдернул с себя, а затем скатился с нею по ступенькам и там остался, подмяв ее своим тяжелым мужским телом.

Она бешено дергалась, пытаясь освободиться, я держал крепко, она начала задыхаться от усилий.

— Хватит, — прошипел я. — Замри и не двигайся! Это самая правильная позиция. Миссионерская!.. В такой позе миссионеры приобщали туземцев к высокой культуре христианства.

— Ты, — выдавила она с трудом, — сволочь…

— Правда? — спросил я с сомнением. — Хотя кто знает…

Она помотала головой, словно не желая встречаться со мной взглядом. Грудь ее чуть приподнялась, будто меня можно вот так сбросить, ага, как же, да еще с вот такой пышной.

Я продолжал удерживать ее тело, наконец она процедила сквозь зубы:

— Чего ты хочешь?

— Ага, — сказал я, — засомневалась?

— Вообще-то, — ответила она с ненавистью, — ты такой же… как и все.

— По реакциям, — согласился я, — а ты бы не была обижена… даже оскорблена, если бы я не среагировал на твои прелести?.. Господи, что за грудь, с ума сойти!..

Она наконец-то перестала избегать моего взгляда, глаза темные и блестящие, как созревший чернослив, а тело слегка расслабилось.

— Вот так-то лучше, — сказал я, — расслабься и постарайся… нет-нет, я не в том смысле!.. Просто я заметно сильнее, не вырвешься. Хотя я и не собирался ничего, это ты на меня набросилась… Господи, а вдруг ты меня хотела изнасиловать?

Она прошипела люто:

— Размечтался!

— Мечты, — сказал я, — это… ладно, обойдемся. Я сейчас слезу, хотя и очень не хочется этого делать, а ты постарайся не набрасываться на меня, хорошо?.. Хотя если хочешь изнасиловать, то я и сопротивляться не буду так уж сильно. Ну, разве что малость, для виду, я такой застенчивый…

Она смотрела на меня ненавидяще, но и с недоумением.

— Слезай!

Я сполз очень медленно, вздыхая и жадно щупая взглядом каждый дюйм ее прекрасного тела, но, если честно, это больше для удовлетворения ее самолюбия, на самом деле видывал и получше фигуры, я ж почти Гильгамеш.

Она быстро зыркнула по сторонам, но единственный выход из часовни находится с моей стороны — не выскочить, вздохнула и произнесла уже контролируемым голосом:

— А ты почему здесь?

— Просто не спалось, — ответил я честно.