Ричард Длинные Руки — эрбпринц
Шрифт:
— Ребята, — пообещал я, — когда-нить отработаем эту систему! Чтоб щелкнуть пальцами, а перед нами распахивается портал, а по раме гирлянды роз висят, а то и свисают даже… А мы вот так прямо втроем одним скачком на ту сторону! И никаких тебе зимних морозов, а только птички чирикают и щебечут…
Арбогастр внимательно слушал, а я поднялся в седло и разобрал повод. Бобик радостно гавкнул и понесся крупными скачками, то и дело оглядываясь.
Первыми, естественно, я увидел конные разъезды Норберта, быстрые и хищные, как пустынные муравьи. Моментально развернувшись,
Недельный отдых, как я понял, в самом разгаре, отлучился я на пару дней, что можно не принимать в расчет, это как бы и не исчезал, можно представить себе, что сидел, запершись в шатре, и двое суток, как аскет какой, предавался высоким размышлениям о Божественном и Высоком Предначертании Паладина. Или, напротив, развлекался с бабами, раз уж в походе в седле как-то не весьма, и только вот на привале и удается.
Воины радостно кричали, завидев то ли меня, то ли бегущего впереди Бобика, а из шатров начали выглядывать лорды. Первым вышел и преклонил колени герцог Клемент, даже без доспехов громадный и громоздкий, следом выбежал Альбрехт, и от дальнего шатра показались двое всадников на украшенных красным с золотом попонах конях.
Я узнал принца Сандорина и принцессу Аскланделлу, они оба неподвижны, словно чучела, но я все равно ощутил их радость, даже со стороны принцессы, что как-то пугает даже.
Я улыбался, помахал рукой, изображая мимикой и телодвижениями великое щасте, вдруг обуявшее меня при виде их.
Ратники перехватили повод коня; я соскочил на землю и сказал весело:
— А жизнь, оказывается, хороша!
Принц Сандорин и принцесса остановили коней и смотрят на меня весьма неодобрительно, что-то я не так сделал, но это, скорее, комплимент, так как делай я то, чего от меня ждут, я бы дослужился до баннерного рыцаря, но не выше.
Клемент прогудел:
— Как поездка?
— Отлично, — ответил я. — По свежему воздуху… вскачь… Птички поют! А какие бабочки…
Альбрехт подошел, сказал с похвалой:
— Везет же вам, мой лорд! А у нас они тут все подохли с первыми же заморозками.
— Гм, — сказал я в затруднении, чувствуя, что не то ляпнул, — это у вас какие-то неправильные бабочки. Кто ж зимы боится? Как будто она впервые! Пора бы и привыкнуть. Ладно, все ко мне, я выслушаю ваши оправдания со всей строгостью. По случаю приезда вешать никого не буду, а потом посмотрим.
К моему изумлению, на импровизированный Военный Совет, хотя это и не совет, а так, встреча, явилась и Аскланделла в сопровождении принца. Я хотел было ему передать привет от Лиутгарды, но подумал, что это будет не совсем зело. Хоть он и сказал тогда с достоинством, что его сердце принадлежит прекрасной Лиутгарде, но мало ли что мы говорили вчера.
Стол быстро накрыли, а я, пользуясь суматохой, быстро создал перед Аскланделлой,
Народ шумит, рассаживаясь, сразу хватают блюдо с жареным мясом и тащат к себе ближе, тут же со всех сторон наливают вино, шум, гам, крепкие мужские голоса наполняют пространство шатра так, что приподнимается крыша и раздуваются стенки.
Аскланделла вздрогнула, взгляд ее метнулся по лицам лордов, я тоже ощутил его острый, как булавка, но беспечно беседую с Альбрехтом, и она, поколебавшись, взяла серебряную ложечку, что воткнута между белоснежными шариками, осторожно зачерпнула с краю это непонятное кушанье…
Я наблюдал краем глаза, она пробует медленно и сосредоточенно, но вот же, зараза вымуштрованная, ни вспискнула даже, ресницей не дрогнула, разве что чуть быстрее зачерпнула ложечкой новую порцию.
Правда, может быть, где-то в середине и позволила себе показать некоторое удовольствие, но я уже не смотрел, общался с лордами, у всех есть, что сказать, и только когда доскребывала остатки, я, продолжая молоть какую-то чепуху Альбрехту, сосредоточился, представил себя отчетливо сливочное в шоколаде с тертыми орешками.
В другое время вряд ли получилось бы, но, во-первых, с мороженым я насобачился лучше всего, могу не глядя, во-вторых, Альбрехт не выдаст, услышав мой монотонный голос, вещающий нечто совсем далекое от темы разговора.
Так и есть, он всмотрелся внимательно сперва в меня, потом быстро зыркнул, гад, на столешницу, моментально пробежал взглядом по всем блюдам, чашам и кубкам с вином и… остановил его на хрустальной вазочке, где громоздится грубо выламывающееся из ряда привычных блюд: целый рыцарский замок нежнейшего мороженого в темном шоколаде.
К счастью, все заняты своим вином и мясом на блюде, никто не обратил внимания, что там появилось у принцессы, только Сандорин округлил глаза и посмотрел по сторонам, но положение спасла сама Аскланделла: принялась есть мороженое с таким равнодушным видом, словно это ее основное блюдо на завтрак, обед и ужин.
Я тоже не замечаю, что там у нее в тарелке. Да что там у нее, я и в своей не замечаю, я же мужчина, а мужчины жрут все, не перебирают, это наша гордость и достоинство. Если придворные щеголи похваляются умением различать разные марки вина, то у нас гордость наоборот: похваляемся, что пьем все, жрем все, и гребем под себя все, что шевелится. А что не шевелится, то растолкаем и тоже гребем.
Я зыркнул в ее сторону еще пару раз, злость на такую невозмутимость начала поднимать голову, ну и выдержка у императорских дочерей, прошипел свозь зубы словно про себя:
— Есть некий предел, после которого самообладание перестает быть добродетелью.
Она покосилась в мою сторону и, продолжая мерно орудовать ложечкой, произнесла так же тихо в тарелку:
— Большинство людей в глубине души презирают добродетель, ибо не могут ее достичь.
Я буркнул:
— Мы подмечаем в людях много пороков, но признаем мало достоинств. А они на виду!