Ричард Длинные Руки – фюрст
Шрифт:
Спиной ко мне богато одетый вельможа, по спине я узнал молодого Хартенберга, прижал к стене молоденькую служанку, та повизгивает, а он азартно шарит у нее под платьем.
Гнев ударил в мою мудрую голову, перед глазами моментально встала кровавая пелена.
— Сэр Фридрих!.. — проревел я страшным голосом. — Вам передали мой приказ явиться немедленно?
Он оглянулся, широкая улыбка появилась на его лице.
— А, сэр Ричард… да, передали. Сейчас приду, просто чуть задержался, вы же понимаете, какой соблазн…
Я быстро шагнул вперед, одной рукой схватил за шиворот, отрывая от женщины, другой с такой яростью ударил в лицо, что хрустнули хрящи носа. Он откинул голову, едва не падая, я зверски всадил кулак в солнечное сплетение и вышиб весь воздух.
Женщина испуганно вскрикнула. Вельможа сполз по стене, я с силой ударил несколько раз ногами. Дикая злоба трясла меня так, что я едва сам разобрал свои клокочущие слова:
— Ах ты… ничтожество!.. Если я велел… ты должен… ты должен!.. Отпрыск? В родстве с герцогами и графами? Наследник?.. Потомок?.. Да ты у меня с сегодняшнего дня сортиры будешь чистить! Языком, сволочь!
Он корчился на полу весь в крови, кашлял, выплевывая зубы, стонал. Я повернулся и быстро вышел, чувствуя, что еще чуть, и убью это заносчивое и крайне родовитое ничтожество.
Отец Дитрих дает наставления двум священникам, я пошел к ним так нацеленно, словно снесу все на пути, инквизитор взмахом руки отослал их, а на меня взглянули его встревоженные глаза.
— Сын мой, на тебе лица нет…
— Святой отец, — сказал я горько, — во мне растет тьма!.. Я все чаще срываюсь и лютую, я знаю, что неправ, но не могу остановиться, я готов убить за малейший проступок…
Он тяжело вздохнул и перекрестил мою склоненную голову.
— Господь милостив…
— Господь велел уживаться, — возразил я покаянно, — потому что только уживание создало цивилизацию! Кто не уживался, того изгоняли, как видим на примере Каина. Вне общества человек дичает, что с Каином и случилось…
— Ты понимаешь верно, сын мой.
— Но я что-то слишком уж злой!
— Ты просто нетерпеливый, — ответил он со вздохом. — По молодости. Хочешь все и сразу. Все мы так…
— Но я не сельский кузнец, который чуть что — сразу в морду!
Он слушал сумрачно, вздыхал, плечи его сгорбились, весь показался меньше ростом.
— Сын мой, — проговорил он тяжелым голосом, — сын мой… Я вижу в тебе рост и… очередное преодоление. Каждый человек уникален, да… но есть и общее для всех нас, хотя мало кто это признает. Каждый считает себя центром мира и полагает особенным. И его переживания, дескать, особенные… Увы, это не так. Господь всем нам посылает одинаковые испытания по мере взросления, хотя разные по тяжести. Ты очень силен, вот и ноша твоя тяжела!
Я воззрился несколько удивленно:
— Хотите сказать, что и другие… через такое проходят?
Он кивнул.
— Да. Но только если человек слаб и ничтожен, то и преодолевать ему почти нечего. Трудности Господь посылает только тем, на кого рассчитывает!
Я глубоко вздохнул, чувствуя, как грудная клетка за последние часы впервые расширилась на полную мощь, даже застывшие на одном месте ребра болезненно хрустнули.
— Спасибо, святой отец.
Он снова перекрестил меня.
— Не за что, сын мой. Все в тебе! Ты ничем не обделен. Но… пользуйся правильно.
Я благодарно поцеловал ему руку, хотя он и ничего не сказал, как мне поступать, зато сказал, что я должен… поступать, а не политкорректно щелкать хлебалом.
Я стараюсь вести гуманную политику, ну, соответственно веку, однако политкорректность хороша только с теми, кто это понимает. Та сволочь не поняла, что если у меня есть сила, то ничто не остановит меня, чтобы ею пользоваться.
Да и каким идиотом нужно быть, чтобы самому связывать себе руки?
Я — не свяжу.
Надо только не забывать, что я не просто «ваша светлость», я — полевой командир, прошедший по колено в крови через поля сражений. И, если понадобится, буду рубить головы без всякого чистоплюйства и оттопыривания мизинцев.
Глава 18
Потомки видят только результат, они не знают или не хотят знать о методах, а если им кто-то и скажет, просто отмахнутся. До вечера я послал бригаду строителей на ремонт размытой дороги с указанием разобраться заодно и насчет отводных канав. Если не были сделаны, арестовать виновных и доставить в столицу. Алхимикам прикомандировал в помощь группу из соседнего отдела, фон Хартенберга уволил из канцелярии с запретом появляться при дворе и вообще в столице, а придуманный мною же девиз «Турниры — дело чести, дело славы, дело доблести и геройства!» трансформировал в «Работа над бумагами — дело чести, дело славы, дело доблести и геройства!».
Мелькнула мысль, что в Тарасконе нужно вывесить огромный плакат: «Постройка флота — дело чести, дело славы, дело доблести и геройства!», разумеется, каждого сен-маринца, будь он армландцем или фоссанцем.
К ночи решил, что в этот раз отосплюсь, не до порханий птеродактилем, чувствую всем нутром, что с каждым днем все идет труднее и труднее, все труднее, и ничего не могу сделать…
В комнате разлился радостный свет, сердце забилось чаще, я огляделся по сторонам, в центре комнаты коротко вспыхнул чистый огонь и трансформировался в сэра Сатану.
— А-а-а, — протянул я, — это намек, что вы остаетесь все таким же излучающим свет ангелом, сэр Люцифер? И что простому человеку не отличить по внешним признакам, кто за Бога, а кто против?..
Он вздохнул устало, в глазах проступил отчетливый укор.
— Вы не простой, сами знаете.
— Вид у вас усталый, — определил я. — Вот самое удобное кресло, располагайтесь. Хотите выпить?
— Только не вашего ужасного рома, — ответил он слабым голосом. — Но вы его создали не для благородных людей, верно?