Ричард Длинные Руки – гауграф
Шрифт:
Я сказал громко:
– Если у такого дурака есть друзья… а у дураков их всегда больше, чем у умных, пусть вытащат его на свежий воздух. И объяснят, что драться нехорошо.
Двое мужиков вылезли из-за стола, я насторожился, зыркают больно злобно, подняли поверженного, но не потащили на улицу, а снова усадили за стол.
Здоровяк очумело мотал головой, щупал разбитый рот.
– Шволошь…
– Ага, – подтвердил один из дружков. – Но ты пей!.. Вырвиглот, налей ему.
Второй придвинул побитому приятелю кружку с пивом.
– Держи.
Я
– Здесь рынок большой?
– Да, ваша милость, – ответил он торопливо.
Я спросил настороженно:
– А что, эта милость из меня прямо прет?
Он ответил тихонько:
– Под крестьянской одеждой не спрячешь благородное происхождение, ваша милость.
Я улыбнулся, поднялся. Хозяин подошел с почтительностью, этот еще раньше понял, что я не гусей пасу.
Я бросил на середину стола серебряную монету.
– Это за меня, моего приятеля и разбитые столы. А ему еще пива.
Дома здесь бедные, народ ленивый: женщины сидят прямо на земле, дети вяло копошатся у их ног или мирно спят, а матери даже не сгонят облепивших мордочки мух. Далеко на окраине видны руины старинного здания, еще одно доказательство лености местного населения: в Армландии эти готовые и отесанные глыбы уже растащили бы на свинарники.
Улица вывела на рынок, я понюхал воздух, как охотничий пес, слева пахнет рыбой, прямо мясные ряды, а справа вроде бы ничем не пахнет. Я пошел в ту сторону, все верно, как сказал Веспазиан, деньги не пахнут, на той стороне лавки ювелиров, торговцев редкостями, украшениями, дорогими тканями.
Я брел с самым рассеянным видом человека, который пришел не покупать, а так, поглазеть, и ко мне слишком уж не лезли, а когда отыскал лавку с книгами и всякого рода картами, сперва приценился к подсвечнику с обломанным рогом, потом спросил, за сколько отдаст вон ту книгу в латунном переплете, наконец брезгливо потыкал пальцем в карту королевства Турнедо.
– А это что за ерунда?.. Карта?.. Сколько хочешь за эту блажь?
На обратном пути я нигде не задерживался, для зверей наш день как для нас неделя, Бобик успел так соскучиться, что едва не размазал меня по дереву, к которому я поспешил придеревиться.
– Все-все, – заверил я, – больше не расстаемся!
Зайчик подставил бок, я привычно занял место в седле, а деревья снова помчались навстречу. Я по сторонам посматривал настороженно, не дома, вовремя ощутил, как впереди запахло свежей кровью. Пока я осматривался, Бобик понюхал воздух и пропал раньше, чем я успел окрикнуть, а когда вернулся, то так вилял хвостом и преданно смотрел в глаза, что язык не повернулся сказать ему, что он за гад.
Деревья расступились, дальше истоптанная копытами и тяжелыми сапогами большая поляна. Широкие зеленые листья забрызганы красной кровью, три расщепленных дротика, окровавленные тряпки, но трупов нет. Либо победители унесли всех, либо результат перемирия…
Я медленно пустил Зайчика вперед, всматриваясь в истоптанную землю. Бобик убежал вперед, я видел, как он немного углубился в чащу, а там остановился и задрал голову, с интересом всматриваясь в нависшие ветви.
На одном из опавших листков, красном, заметил красное блестящее пятнышко. Я остановился, всматриваясь, красное на красном вообще-то не заметно, но в тепловом режиме это выглядит как багровое и быстро затухающее пятнышко.
Дальше еще такое же пятнышко, я пошел по следу, красные капли стали попадаться чаще. Бобик повернул голову в мою сторону и посмотрел с уважением.
– Не ты один такой умный, – буркнул я.
Ноздри уловили запах живого существа, одновременно мы все трое услышали щелчок по опавшему листку. Поверх остывающей капли крови возникла другая. Горячая.
Ветви густые, но тот, кто спрятался, наверняка на нижних, иначе капли крови остались бы на листьях дерева. Или же рана серьезная, льется струей, тогда неизвестный может быть и на вершине.
– Я знаю, – сказал я громко, – ты здесь.
Наверху полная тишина, даже птицы не чирикают. Я взял лук, наложил стрелу, стараясь держаться на открытом месте, чтобы сквозь листья можно было увидеть, что делаю.
– Хорошо, – сказал я, – если привязался, то не упадешь. Значит, тебе все равно, будет твой труп на земле или на дереве?
Снова тишина, я вздохнул погромче и начал натягивать лук. Тугое дерево потрескивает сухо и коротко, нехорошие такие щелчки, от которых в недобром предчувствии замирает сердце. И хотя не Ариант, но все же…
Когда я готовился уже отпустить тетиву, почти над моей головой раздался слабый голос:
– Зато не надругаешься над моим трупом.
– Не смеши, – ответил я. – Я что, такой урод, что мне остается тешиться только с трупами?
Ветви затрещали, я выронил лук и успел подхватить падающее тело. Как и заподозрил по голосу, это оказалась женщина, маленькая и тощая. Из одежды всего ничего, тело покрыто светло-зеленой краской, а поверх разрисовано темно-зелеными узорами.
Я держал ее на руках, почти инстинктивно залечив рану, потом осторожно усадил перед собой на Зайчика. Она замерла, прислушиваясь к своим ощущениям, только что была на грани обморока, пальцы уже не держатся за ветку, а я старательно изобразил на лице глупую улыбку, к дуракам всегда доверия больше.
– Кто ты? – прошептала она.
Я всматривался в ее огромные зеленые глаза, настолько зеленые, что у людей таких ярких просто не бывает. Лицо кажется изможденным, но подозреваю, что это свойство их породы.
– Друг, – заверил я.
– Но ты… человек…
– Ага, – сказал я, – с детства подбираю котят, щенков, даже крысят. Лечу, кормлю и отпускаю. Не по-мужски, правда?
Она прошептала:
– Странный ты человек…
– Мы все разные, – заверил я. – Это все женщины одинаковые.