Ричард Длинные Руки – гауграф
Шрифт:
Проводник на ослике коротко поклонился, проезжая мимо, верблюды важно прошествовали, в тюках, судя по всему, шерсть и сотканные из нее одеяла, только последний дромадер несет в корзинах съестные припасы.
Мы промчались не больше полумили, как на перекрестке дорог увидели небольшой и довольно захудалый постоялый двор.
– Прекрасно, – сказал сэр Ульрих бодро. – Сэр Ричард?
– Да понял я, – ответил я, – понял…
Он спросил обиженно:
– На что вы намекаете?
– Что вы хотите узнать, –
Он вскинул брови, лицо стало, как у оскорбленного в лучших чувствах ребенка.
– Сэр Ричард, разве не естественнее все вызнавать на постоялых дворах?
– Да, конечно, – согласился я нехотя, – только знаете ли…
– Что, сэр Ричард?
Я сказал со вздохом:
– Не деритесь.
Он спросил удивленно:
– Не драться?.. Ну, конечно же! С чего я стану драться?
– Да не знаю, – ответил я в неопределенности. – Как-то уж привычно, что если трактир, то обязательно драка. Есть даже устойчивое словосочетание «трактирная драка».
Он пожал плечами.
– Никогда не дрался в трактирах!
– А на постоялых дворах?
– Тоже никогда, – заверил он.
– Хорошо, – сказал я с облегчением. – Тогда зайдем. Но только спросим насчет дороги к Стальному Клыку! И – ничего больше.
Он заверил:
– А нам ничего больше и не надо!
Я слез с коня и почувствовал, что уже ошалел от нещадного блеска неба и оранжевой земли, поскорее бы окунуться в прохладную полутьму трактира. Сэр Ульрих соскочил бодро, но придержал разлетающиеся края плаща, даже надвинул капюшон на глаза пониже, подражая мне.
Когда я толкнул дверь, ощутил, что в самом деле пьян сверканием, глаза устали, а здесь просто рай, хотя и пахнет подгорелым маслом и несвежим сыром. В трактире всего четыре стола, но только за одним пусто, а так, такие же, как и мы странники, мелкие торговцы, ремесленники, пастухи…
Хозяин заспешил к нам, узнавая сеньоров, но не подавая виду, раз мы сами не изволим показывать свое знатное происхождение. Причины могут быть разные, нужно выказать уважение чужим желаниям. К тому же совать нос в чужие дела бывает не только неприлично, но и опасно.
– Вина, – велел сэр Ульрих таким тоном, словно под грубым плащом странника у него королевская мантия, а под капюшоном – корона. – И что-нибудь перекусить. Легкого, морда, понял?
– Есть каплуны, зажаренные в своем соку, – предложил хозяин, – есть молодые гуси, только что с вертела…
– Тащи на стол, – разрешил сэр Ульрих.
Я старался не обращать внимания на косые и настороженные взгляды, но вскоре о нас забыли, так как мы вели себя тихо, а я только начал присматриваться, кто же здесь выглядит посмышленее и понятливее, чтобы подступиться к нему с расспросами.
Дверь резко распахнулась. На пороге появился высокий мужчина в доспехе из плотной кожи. Солнце освещало ему спину, я не видел лица, только черный силуэт, но и по нему определил, что вошедший громаден и силен. Во мне сразу же зашевелилось враждебное: всякий, кто сильнее меня, несет угрозу. И даже тот, кто не сильнее, но держится вот так: растопыривает локти, смотрит угрюмо и надменно…
Он шагнул в сторону, в зал вбежали пятеро, один сразу бросился к хозяину, на ходу выдергивая из ножен длинный острый нож, двое встали с обнаженными мечами у крайних столов, а двое раскрыли мешки, и только тогда первый с порога проревел страшным голосом:
– Всем сидеть!.. Кто поднимется – будет убит!.. Мы заберем только деньги и ценные вещи.
Хозяин охнул. Разбойник положил на стол мешок, в глазах насмешка, сделал приглашающий жест. Хозяин печально вздохнул, я видел, как он опустил руку в ящик. Другие два разбойника подошли к первому столу с двух сторон. В одной руке нож, в другой мешок.
Быстро и умело оба приставили ножи к шеям сидящих с краю. Те, стараясь не двигаться слишком быстро, выложили на стол монеты.
Вожак крикнул с порога:
– И кольца!
– И кольца, – повторили разбойники в один голос.
Сэр Ульрих прошептал возмущенно:
– Сэр Ричард, мы что, вот так и будем сидеть?
– Не наше это дело, – ответил я. – Суверенное государство, надо уважать его права. Не хочу обвинений в гуманитарном вмешательстве.
– Но… грабят же!
– Перераспределение материальных ценностей в обществе, – уточнил я. – Может быть, это местные робингуды. У богатых берут, бедным даром дают. А мы с вами – толстобрюхие богачи.
– У меня не толстое брюхо, – сказал Ульрих обидчиво.
Я отмахнулся.
– Это не ко мне, а к бардам. Художественное преувеличение. Оправданное, как говорят.
Сидящие за столами зыркали злобно, однако с прижатым к шее ножом трудно даже языком шевелить, покорно снимали кольца. Вожак прокричал:
– Браслеты, браслеты не забудьте!..
Один из разбойников прогудел глухим голосом:
– Все слышали?
– Кто забудет, – сказал второй, – у того заберем вместе с ухами… га-га-га…
– Вместе с головой, – уточнил первый.
– Га-га-га!
– Гы-гы-гы!..
– Я свои деньги не отдам, – сказал сэр Ульрих твердо.
– Не жадничайте, – укорил я. – Жадность – смертный грех. Истинно великий не может быть жадным. Деньги никого не сделали богатым – наоборот, каждого делают еще жаднее. Жадный беден всегда!
Он не слушал мои умничанья, вот так и мечи бисер, исподлобья смотрел на постепенно приближающихся разбойников. Они работали медленно, деловито, ничего не пропуская.