Ричард Длинные Руки – герцог
Шрифт:
– Ладно-ладно, я в самом деле уже шел спать.
Комнату я занял один, хотя желающих разделить со мной вызывалось немало, но я могу всю ночь пропялиться в окно, мне на сон нужно всего пару часов, и неловко объяснять, что, дескать, спите-спите, сэр, ваш жуткий храп совсем не причина моего бодрствования.
Небо чистое, звездное, я посматривал на него со смутным беспокойством. Не знаю, отчего у меня такие тревожные с ним ассоциации. Луна медленно проявляется, пока еще едва заметная, прозрачная, как тающий во рту леденец, но скоро наберется зловещего мертвенного блеска, озарит
Бобик повозился у моей кровати, поднял голову и посмотрел с недоумением.
– Спи, – сказал я с неудовольствием, – еще и ты будешь меня контролировать, морда.
Он уронил голову на лапы, в самом деле заснул крепко и мирно. Странно, мелькнула мысль, вампиры и прочая нечисть особенно набирают мощь в полнолуние. Не в новолуние, когда луны вообще не видно, а именно в полнолуние, когда луна во всем объеме, но скрывается за тучами.
Рассердившись – ну что за чувствительный такой, мужчина должен быть по впечатлительности чуточку похож на обух топора, я лег и попытался заснуть, что удалось не сразу. И даже не понял, что уже сплю, только вот иду через зал пугающе огромных размеров, я в нем просто муравей, везде темно, мрачно и страшно, только полоска лунного света впереди, я иду по ней, по телу трепет, а там, вдали под стеной, высится черный с ледяными блестками трон, отвратительный, но от него волнами струится мощь, ослабляет мое и без того трусливое сердце.
Я шел на ватных ногах к трону, на сиденье – только роскошная алая подушка с золотыми нитями. На ней – черная корона с зубчиками и одним-единственным рубином, но размером с куриное яйцо, что должен помещаться над серединой лба.
С грохотом распахнулась в стене дверь, из черноты появились темные фигуры в балахонах, капюшоны надвинуты на лица. Раздалось нестройное, но встряхнувшее меня пение, зловещее, могучее, невероятно порочное.
Фигуры выдвигались рядами по двое, выстроились перед троном, громкий голос выкрикивает что-то знакомое, я не уловил слов, пока не сообразил, что это обычные молитвы, которые читают задом наперед…
Голоса становились громче и громче, возник грохот барабанов, начал сотрясать стены. Невидимые трубы ревут, не переставая, я пытался сделать шаг вперед, ноги не слушаются, однако я должен пересилить себя и ухватить ту черную корону…
Я вздрогнул и пробудился. Из окна доносятся со двора бодрые голоса, фырканье коней, плеск воды у колодца. Бобик поднял голову, сонно зевнул.
– Все в порядке, – заверил я. – Ты молодец, всех отогнал.
Сердясь на свое малодушие, пусть и во сне, я торопливо оделся, сотворил чашку горячего кофе, вылакал быстро и выскочил наружу. Большинство уже в харчевне утоляют зверский молодой аппетит, голоса веселые, хохот, стук кружек по столу, крепкие шуточки.
Граф Гатер отодвинул пустое блюдо с обглоданными костями и ребрышками, сыто рыгнул и вежливо осведомился:
– Как вам здесь?
– Кормят в самом деле неплохо, – сказал я.
– А вино?
– И вино весьма.
Я сел к нему за стол, сосредоточился, представил вкус, аромат, пальцы стиснули стеклянную бутылку. У графа глаза полезли на лоб, я покосился по сторонам, не заметил ли кто; тугая темно-красная струя красиво изогнулась, переливаясь в кубок графа.
– Отведайте, – предложил я.
Он смотрел, не дыша, как я налил себе, затем нерешительно поднял кубок. Ноздри широкого носа задвигались, улавливая полузнакомые ароматы, затем граф сделал осторожный глоток… Потом еще и еще, все ускоряя движения, наконец осторожно поставил пустой кубок на столешницу.
Глаза стали еще шире, он нагнулся к столу и шепнул:
– Ваша светлость… воруете из рая?
– Ах, – сказал я, засмущавшись, – граф, вот окажетесь в Сен-Мари, там чего только не увидите!
Он поглядывал, как я допил свое вино, словно воду, никакого трепета перед таким изыском, вздохнул.
– Ох, сэр Ричард… что вы с нами делаете!
Я засмеялся, закончил с завтраком и вышел во двор. Челядь суетится, рыцари и оруженосцы седлают коней, только Джон Фонтэйн, оруженосец барона Гедвига Уроншида, все еще сидит на ступеньках и торопливо начищает до блеска кирасу барона.
Я проходил мимо, он вскочил и сказал торопливо:
– Милорд, огромное вам спасибо!
Я удивился:
– За что?
– Вы не отправили спать вместе с конюхами!
Я отмахнулся:
– Пустяки. Если возникнут какие-то щекотливые моменты… ну, ты понимаешь, Джон… обращайся.
Он дернулся, лицо на мгновение напряглось, брови сдвинулись над переносицей.
– Милорд… я не понял… О чем вы?
Я ответил так же легко и небрежно:
– Всего не предусмотреть, потому я пока просто ни о чем. Но если возникнут какие-то затруднения, обращайся без стеснения. Я помогу. И ничего не спрошу.
Он смотрел исподлобья, покосился по сторонам и спросил очень тихо:
– Но у других же не возникает затруднений.
– То у других, – ответил я с улыбкой.
Я кивнул и прошел было мимо к Зайчику, но вскоре услышал за спиной быстрые шаги. Джон догнал меня, щеки алые, спросил тихохонько, задыхаясь и воровато поглядывая по сторонам:
– Милорд, ваши слова смущают и тревожат до глубины души… Вы меня в чем-то заподозрили?
Я удивленно покачал головой:
– Нет, конечно. И никто, думаю, не догадывается, что ты не Джон, а, видимо, Джоан. Думаю, им и не стоит знать.
Он охнул и широко распахнул глаза, ну не могут быть у мальчишек такие огромные и чудесные, да еще с такими длинными загнутыми ресницами.
– Ваша светлость…
Я сказал успокаивающе:
– Тихо-тихо. Это не мое дело, я вмешиваться не собираюсь. И вообще я ничего не видел. Это ваши с бароном тайны.
Она сказала потерянно:
– Но как вы… поняли? Ведь вы еще вчера… когда не разрешили идти в общую комнату, где спят вповалку…
Я сказал отечески:
– Тебе не четырнадцать, а все семнадцать, верно? Как маг высшей гильдии я учуял твои феромоны… неважно, что это, просто учуял. Другие не учуют, не беспокойся. Это я один весь из себя такой чувствительный, что хоть стихи пиши. А пока отнеси барону кирасу. Ты правильно сделала… сделал, что чистишь на крыльце. Все должны видеть твое усердие.