Ричард Длинные Руки – герцог
Шрифт:
Затем Бобик унесся в конюшню, всегда удивляюсь, как он чует, когда пойду пешим, а когда предпочту запрыгнуть в седло. Мы сперва услышали испуганные вопли, выскочили конюхи, но увидели нас, торопливо поклонились.
– Ваша светлость, – доложил один, заикаясь от волнения, – там ваша собачка прибежала…
– Вашего коника проведать, – уточнил второй льстиво.
– Оседлайте, – велел я. – И еще коня сэра Генриха.
Зайчик взглянул на коня графа с высокомерным презрением и больше не обращал на него внимания.
Ворота
Дорога пошла вниз, по обе стороны сперва неторопливо двигались живописные дубы, огромные и раскидистые, в тени каждого может укрыться войско, затем оливковая роща и серо-зеленые ряды виноградника.
Бобик унесся вперед и долго не показывался, а когда выбежал, вид растерянный и унылый, на обоих нас посмотрел с укором, словно это мы распугали всю добычу. Остались только домашние, их давить не разрешаю, а диких поблизости нет, если не считать совсем уж мелочь…
Гатер покачивается рядом в седле, серьезный и мрачный. Я посматривал с сочувствием. Граф он больше по титулу, а не по землям, и вообще ко мне прибиваются в первую очередь либо безземельные, либо те, у кого земли жалкие клочья. Это из Армландии я увел и зажиточных лордов, заманив блистательной идеей разгромить огромное, богатое и погрязшее в греховности королевство, дескать, наш святой долг, и хотя без грандиозного передела земель не обошлось и там, но сейчас я подготовил, по сути, откровенный поход за шапками. Хотя, конечно, идеологическую завесу поставить сумею. Когда ничего другого нет, нужно больше высоких слов, особенно громко нужно говорить о долге и чести.
– Не печальтесь, сэр Генрих, – сказал я наконец. – Не все предсказания сбываются.
Он сказал невесело:
– Пока что умерли все, кто видел тот ужасный мир. В течение суток. Может быть, ваша светлость, лучше всего собрать рыцарей да спешно отправиться на побережье? Вдруг да проклятие касается только тех, кто остается?
Я поинтересовался:
– А что, никто не пытался избежать?
– Пытались, – признался он тоскливо.
– И что?
– Все равно гибли.
– Вот видите.
– Но они не покидали пределов королевства! – сказал он с надеждой. – А если успеть на корабль и оказаться… гм… к моменту… в водах королевства Сен-Мари?
Я подумал, покачал головой.
– Вряд ли рок так уж соблюдает демаркацию границ. Да еще в океане. Простите, граф… меня обманывают глаза?
Он посмотрел на меня, потом проследил за моим взглядом.
– Нет, ваша светлость. Это церковь.
– Господи, – вырвалось у меня. – Первая церковь, что я увидел!
– Здесь?
– В Вестготии!
Он смотрел с сомнением.
– Есть еще… сам видел. Только не помню, в чьих землях. Хотите войти? Но что делать там мыслящему человеку?
Я сказал счастливо:
– Получить поддержку! Помощь.
Я соскочил на землю, Зайчик сразу же замер, как статуя, а граф долго старался закрепить повод за низкий камень. Я пошел ко входу, трава уже почти скрыла вымощенную плитками дорожку, наконец за спиной послышались торопливые шаги.
Он шел за мной, растерянный и недоумевающий, что и понятно, я же неистовый воитель, стратег, повелевающий массами войск, умелый захватыватель крепостей, замков и городов, от такого как-то не ожидается рвение в посещении храмов с их тягучими и непонятными ритуалами.
Я переступил порог церкви с сильно бьющимся сердцем и надеждой. Здесь меня ждет незримая поддержка, здесь будет наш якорь, за который можно уцепиться и начинать строить демократическое правовое государство церкви с сильной инквизицией и властными структурами.
Внутри светло и чисто, воздух прохладный, пахнет благовониями, душистыми маслами, сандаловым деревом. На дальней стене огромная мозаика из цветного стекла, все, как водится, из чистейших красок, никаких полутонов, только пурпур, аквамарин, изумруд, радостная оранжевость – еще не пришло политкорректное время смешивать и доказывать, что нет добра и зла, а есть круто перемешанное говно, именуемое человеком.
Стена разделена на две половинки, одна собрана почти вся из пурпурных стеклышек, другая из серебра и небесного аквамарина, я ускорил шаг и наконец-то различил одинаковые по размерам гигантские изображения двух… ангелов, у обоих сверкающие нимбы вокруг голов, у обоих за спинами роскошные крылья, только у того, что в пурпуре, – огненно-красные, а у серебряного – белее лебяжьих, хотя по форме очень похожи.
У того, что на красной половине, крылья… как у гигантской летучей мыши, только что вынырнувшей из ада летучей мыши. И усмешка у красного ангела зловещая, в то время как у серебряного – скорбящая и всепрощающая.
Я замедлил шаг, остановился.
– Граф, – спросил я чужим голосом, – как такое возможно?
Он посмотрел по сторонам, потом на меня, снова мазнул взглядом по стенам.
– Ну… наверное, – произнес он без уверенности, – как-то да… а что, собственно, не так?
– Это же церковь, – сказал я со сдержанным негодованием. – Как можно? Здесь что, служат Богу и дьяволу?
Он развел руками.
– Раньше так и было.
– Почему?
Он посмотрел на меня, в смущении отвел взгляд.
– Ваша светлость, я религию вообще недопонимаю, но здесь, как я слышал от стариков, когда-то старались проявить справедливость.
– Справедливость?
Он указал на фигуры.
– Равны по росту, на обе пошло одинаковое количество цветных стекол. Ни одна ни выше, ни ниже. Их даже сделали очень похожими друг на друга, потому что оба ангелы! Только один на небе, другой низвергнут. Мне тоже кажется, что так… гм… честно. Как бы по-рыцарски.
Я ощутил холод внутри, с такими аргументами не сталкивался, спросил глухо: