Ричард Длинные Руки – гроссфюрст
Шрифт:
Сэр Вайтхолд вошел с докладом, споткнулся на пороге, едва увидел мое лицо.
— Что-то случилось, — спросил он встревоженно, — ваша светлость?
— Если бы, — ответил я, стараясь войти в прежний образ все понимающего и все видящего отца народа и великого воителя. — А то сиди вот и жди… когда что-то случится. Что у вас?
— Все получили приказ, — сообщил он, — карать любое неповиновение, как вы говорите, по законам военного времени.
— Наконец-то, — сказал я и, наткнувшись на его непонимающий взгляд, объяснил: — Наконец-то я недоперестарался с гуманностью. Людей надо перевоспитывать, но сейчас некогда, потому проще их убивать, а перевоспитывают пусть в аду. Там специально обученная команда, помещения, приспособления, учебные пособия и опытные педагоги. А мы должны заниматься насущными задачами.
— Это как? — спросил он.
— Первое, — объяснил я, — удержаться.
— А второе?
— Удержаться, — повторил я. — Это же и третье. Иначе все рухнет.
Он поклонился и вышел, а я все вспоминал то странное ощущение, когда касался ее руки, в самом деле тактильные ощущения переданы превосходно, сам бы поклялся, что трогал живое, если бы проделал такое с закрытыми глазами.
Сейчас она в той же позе на портрете, но теперь рассматриваю ее иначе, в черепе всякие мысли, в том числе и вовсе не связанные с сексом, абсолютно не связанные, разве что в самой общей мере…
Как теперь вижу, она по каким-то причинам не может обратиться ко мне, что вообще-то недоработка, но, с другой стороны, почему недоработка, как раз очень все правильно и мудро, женщина всего лишь приятная штука, ей лучше помолчать, пока не спросят… Во всяком случае, так могли думать те, кто создавал эти великолепные портреты… вернее, кто заказывал их.
Я, конечно, не такой, я гуманист и демократ, женщины — тоже люди, и все права у них, как и у людей, просто я, как человек с широкими взглядами, прекрасно понимаю тех древних сатрапов и тиранов, еще как понимаю…
В следующий раз, когда я сумел пробудить ее от оцепенения, она улыбалась и строила глазки, невинный флирт, я уговорил ее сойти в комнату, а сам быстро сдвинул изображение в сторону, появились суровые заснеженные горы..
Кри вздрогнула.
— Ой…
— Знакомые места? — спросил я быстро.
Она кивнула.
— Да… Но мне там не нравится…
— Почему?
— Горы мертвые, — произнесла она, — мы пробыли там совсем недолго. Там пусто и холодно, я чуть не умерла…
Я смерил взглядом заснеженные пики, что-то вроде Гималаев, если не сами Гималаи, никогда их не видел, но знаю, что гималаистее на планете вроде бы ничего нет.
— Высокие, — согласился я. — И что, туда можно войти и сейчас?
На ее кукольном личике проступило удивление пополам с отвращением.
— Конечно… но там плохо. Не знаю, зачем там бывают…
— Я тоже, — сказал я. — Видишь, сколько у нас общего?
Она слабо улыбнулась. Вряд ли чуть не умерла, обычное женское преувеличение, блондинки есть везде, они вечны, но пейзаж в самом деле жутковат. Я бы в эти горы точно не полез, у меня с головой в порядке.
Обратно она запросилась сразу же, я моментально и с готовностью помог ей взобраться в картину, она сразу успокоилась и смотрела на меня с прежней дразнящей улыбкой, что хороша, очень хороша, и совсем это никакое не оцепенение, а на радость ценителям удачно схваченный момент.
Раз уж там ей намного уютнее, уговаривать слезть и пообщаться в реале больше не стал, успею, начало есть, а дальше пойдет по проторенной, а пока подкатывался то зайчиком, то хомячком, старался побольше узнать о ней самой и ее мире.
Увы, она и в реале наверняка была хорошенькой пустышкой, с такими особенно удобно, весело и необременительно. Они всегда довольны жизнью, собой, окружением, беспечно чирикают, сложными вопросами головы не забивают, от этого морщины, а спутникам передается их хорошее настроение.
В тот раз она была в путешествии, если это путешествие, с неким Гедом, он запоминал ее, так это она называла, на фоне красивых пейзажей, холодных гор и на берегу безбрежного океана, хотя я предпочел бы, чтобы хоть раз запомнил в городской обстановке.
В памяти Кри сохранились только эта поездка, ночи страсти на берегу моря и на зеленой траве, холодная и суровая природа, которая ей так не нравилась, но Гед от нее был без ума.
Она сообщила мне, что за весь долгий период между Гедом и мною она только трижды просыпалась, когда заросшие грязью и плесенью рамы начинали очищать, но у нее недоставало сил, чтобы даже рассмотреть этих людей, только показались они ей очень странными.
— Какими именно?
— Странными, — повторила она. — Не такими.
— Какими не такими?
Она капризно оттопырила губу.
— Непривычными. Очень грубыми и грязными. И еще в них было нечто…
Она задумалась, затем тряхнула головой и засмеялась.
— Да какая разница? Ты совсем не такой. Ты даже похож на Геда.
— Я? Ну, спасибо…
Иногда она замирала, я тревожно всматривался, что-то пытается вспомнить, лицо озадаченное, не понимает, почему такие провалы в памяти.
Когда я осторожно пытался натолкнуть на рассказы о чем-то помимо их путешествия с Гедом, она даже не понимала, о чем речь, ее существование началось с их путешествия и закончилось, когда он сказал, что возвращаются.
Возможно, у него в доме в рамках более расширенные версии, а то и вовсе там другие… хотя, вполне вероятно, что Кри и была именно той отдушиной от трудной и тяжелой жизни дома, и потому Кри помнит только солнце, море, красивую природу, горы, а сама всегда на пике хорошего настроения.
— Ох, — сказала она как-то, — ну ты и хитрый…
— Разве? — удивился я. — Мне казалось, что я сама простота…
— В чем-то да, — согласилась она, — ты очень прост, что удивительно, учитывая, что тебе здесь кланяются многие… но ты и хитер! Я смотрю на тебя и думаю то, что ты хочешь, чтобы я думала.
— Правда? — спросил я. — Ну тогда иди ко мне. Иди на перекресток моих больших и неуклюжих рук!
Она засмеялась.
— Разве неуклюжих? Мне кажется, они у тебя очень уклюжие…