Ричард Длинные Руки – гроссграф
Шрифт:
Я приосанился и сказал с пафосом:
– Ну да, отец Дитрих, а как же!… Я такой. Только об этом и думаю. Чтоб, значит, свет истинной веры в самые что ни есть дыры. Нести, значит. Просвещать.
Он прослезился от умиления, я таким отца Дитриха не видел и даже не мог себе представить, чтобы он прослезился. То, что отправит на костер десяток оппонентов, представляю легко, но чтобы вот так расчувствовался…
– Спасибо, сын мой, - сказал он растроганно.
– Ты идешь верной дорогой, хоть и тяжела твоя ноша, тяжела.
Наши взгляды
– Тяжела, - ответил я со вздохом.
– Когда даже близкие люди не понимают и осуждают, разве это не самая большая тяжесть?
Он взглянул исподлобья, перевел взгляд на отпечатанные листки в руке.
– Господь каждому отмеривает тяжесть по его силе.
Я проворчал:
– Мне иногда кажется, что меня переоценивает.
Он слабо улыбнулся.
– Значит, Господь знает тебя лучше, чем ты сам себя. Верь, иди и не сворачивай!
– Дык стены, отец Дитрих. Еще какие… А пробивать надо только лбом. Такие правила.
Он перекрестил меня и сказал со вздохом:
– Чую в тебе силу, сын мой. Но не сходи с пути добра. Бог совершенен и требует того же от нас!
– Матфий, - сказал я, - глава пятая, строка сорок восьмая. Да что с того, что помню? Если бы не память была у меня ого-го, а что-то другое…
– Чего тебе недостает?
– Не знаю, - признался я.
– Иногда таким совершенством себе кажусь, что куда там дьяволу с его жалкой гордостью! Какая там гордыня, посмотрел бы на меня… А иногда самому на себя плюнуть хочется.
Глава 10
Макс и Растер продумывают единую систему обороны Армландии, как систему крепостей, так и мобильные силы, барон Альбрехт корпит над созданием экономики, как единого организма, отец Дитрих не вылезает из типографии, всех священников посадил учить столяров резать буквы, а то и самим работать острым ножичком: это монахам нельзя брать в руки колюще-режущее, а священникам можно, я уединился в своих покоях, запер дверь и осторожно позвал дефа.
Через пару минут из толстого гобелена высунулась светящаяся голова, похожая на облачко ионизированной плазмы. Деф спустился ниже, убедившись, что я один, пропищал:
– Я здесь.
– Наконец-то сможем заняться самым важным, - сказал я.
Он пропищал:
– У вас все важное… Суетливые вы какие-то…
– Это да, - согласился я.
– Многие не умеют отличать важное от пустяков. Но я умею! Потому что важным занимаюсь я, замечательный, а все остальные - какой-то хренью. Слушай, настала пора тоннеля.
– Какого?
– Ты сам говорил про тоннель, - напомнил я.
– Который под Хребтом. Соединяет эти земли и те… которые там, на той стороне.
Он
– А-а… И зачем он?
– Как зачем?
– удивился я.
– Соединим те земли и эти!
– А зачем?
– Что зачем? Соединять?
– Да.
– Ну, чтобы общаться проще. Возить товары туды-сюды, туды-сюды… Это же классно! Самим ездить проще.
Он зевнул.
– А зачем?
– Товары возить?
– Да, - ответил он и, чтобы предварить следующий вопрос, добавил: - И ездить вообще.
Я развел руками, слов много, но нет таких, чтобы объяснить путь человека этим лежебокам, которые помнят, как совсем недавно с деревьев слезла некая обезьяна, быстро перебила всех зверей, свела нафиг леса, плодородные земли превратила в пустыни, настроила массу городов из камня, потом вдруг исчезла в страшном грохоте, дыму, огне и падающих с неба камнях… А затем уцелевшие особи вылезли из пещер, снова понастроили городов, и снова все исчезли в грохоте, огне и падающей с неба воды… И так несколько раз, а разница лишь в том, что всякий раз ухитрялись уничтожать себя по-разному.
– Мы такие, - ответил я с достойной гордостью человека, который всегда найдет, чем гордиться.
– Мы непоседливые.
– А мы поседливые, - ответил он, зевнул и, прежде чем я успел что-то сказать, вдвинулся в стену и пропал.
Еще пару раз я вызывал его, но, похоже, попадал на время, когда деф спит. Вообще, думаю, их раса могла бы занять более достойное место, если бы не спали по двадцать три часа в сутки, обогнав даже львов, что спят по двадцать часов.
Вообще, если быть справедливым, то человек в самом деле самое беспокойное и неспящее существо на свете, так что дефов тыкать мордой в спунство не совсем справедливо. Кроме того, у всех свои особенности. Французы вон лягушек едят, за что их прозвали лягушатниками, а есть оригиналы, что даже кошек дома держат…
Через неделю я все-таки сумел его застать неспящим, после долгой паузы он высунулся на стыке стены и потолка.
– Я здесь.
– Привет, - сказал я.
– Ну и спите вы!… Конечно, сон - залог здоровья, но не проспите свое счастье.
– Счастье - это ты?
Я оскорбился:
– Ну конечно! А что, есть другое?… Так как насчет тоннеля?
Он широко зевнул, светящаяся голова с блестящими глазами рассматривала меня, как большое и опасное насекомое. Наверное, вспомнил, как его поймал для знакомства.
– Неинтересно.
– Ерунда, - заявил я решительно, - еще как интересно! Это ж такое щасте, а вы ходите рядом и не знаете! Да самый кайф с киркой в мохнатых лапах прорыть этот тоннель…
– Он прорыт.
– Тем более! Всего лишь прорыть то место, где его засыпало!… Для вас раз плюнуть!
Он покачал головой.
– Неинтересно.
Я тоже покачал.
– Интересно! Мне.
– А нам нет, - ответил он, и мне показалось, что он ухмыльнулся, понимая человеческий юмор.
– Ладно, пошел спать.