Ричард Длинные Руки — император
Шрифт:
Один из алхимиков все же успел бросить в их стаю кувшин с греческим огнем. Грохнуло так, что заложило уши, жаркое пламя взвилось до свода.
Филигоны рухнули на пол, яркий свет ослепил даже нас. Мечи сверкали в отсветах пламени часто и жутко, сперва блестящие, затем в оранжевой по самые рукояти.
Я ощутил неистовое злое ликование. Филигоны, пусть и сильнее и быстрее, но не имеют понятия о боевых приемах. Я тоже не ах, но насмотрелся, наподра-жался, напрыгался, выбрасывая вперед кулаки и ноги, так
И все-таки они отбивались, размахивая лапами вслепую, я слышал со всех сторон вскрики боли, злую ругань, а также зловещий хруст рассекаемой плоти.
Когда рядом оказалась запыхавшаяся и забрызганная оранжевой кровью Боудеррия, я торопливо огляделся. Сердце сжалось, отряд заметно поредел, из пятидесяти отборных бойцов осталось чуть больше половины плюс пятеро магов и трое ухитрившихся уцелеть простолюдинов.
— Проверить, — велел я, — чтоб ни одного живого!.. У них все заживает слишком быстро.
Норберт громко напомнил:
— Рубить головы, рубить головы!.. Отрубленные не приживут!
Рыцари рассыпались по залу, в ярости рассекая тела и кромсая так, что расчленяли на части.
— Потери? — потребовал я, задыхаясь.
Альбрехт сказал быстро:
— Полегла половина отряда!.. Раненых нет, Тамплиер и Сигизмунд помогли залечить там, где ваше величество не успело.
Я помрачнел, выговорил с трудом:
— Я нигде не успел, а дальше будет труднее. Мы только начали. Главные узлы корабля наверняка охраняются элитными частями филигонов.
— Ваше величество?
— Сердце Маркуса, — пояснил я, — а также мозг. Это нам мозг неважен, благородные люди живут сердцем и возвышенными чувствами, но неблагородным важнее мозг! Так что филигоны будут охранять именно мозг особенно как-то. Или просто хорошо.
Он сказал потерянно:
— Мы все поляжем еще на подходах?
— Да, — ответил я, — если не придумаем что-то круче.
Подошел Нортон, оглянулся на павших, лицо темнее тучи.
— Простите нас, — произнес он деревянным голосом. — Даже похоронить не можем. Простите.
Карл-Антон сказал быстро:
— Ваше величество, нужно спешить!
— Да, — ответил я. — Слышали все? Наука говорит, промедление смерти подобно. Нужно идти, не считаясь с потерями.
— Прожить дольше сейчас, — произнес Альбрехт, — не жить потом вообще.
— Ваше величество, — сказал Норберт. — Люди уже отдохнули. Почти.
Я поднялся и с обнаженным мечом двинулся в узкий проход. Впереди весело понесся шарик света, предельно яркая горошина, хотя я предпочел бы сделать его размером с тыкву.
Десяток козлоногих выметнулись навстречу, мой сопровождающий выставил перед собой факел и бесстрашно зажмурился, я торопливо рубил, судорожно двигаясь из стороны в стороны, но все же дважды задели крепко, а когти у них как бритвы, я взвыл от боли, но напуганный организм моментально зарастил раны, и я от злости и ярости ломился вперед, как лось через камыши, повергая противника и рассекая его на части.
Пробились, уничтожая все на пути, в небольшой зал, но дальше дыра в стене на высоте в два человеческих роста, даже не знаю, запрыгивают ли туда филигоны.
Тамплиер и Боудеррия прорубились ко мне, Боудеррия крикнула звонким голосом:
— Нужно наверх!.. Давай!
Я не понял, что такое «давай», но Тамплиер согнулся и сцепил ладони в замок. Боудеррия прыгнула, вытягивая ногу, Тамплиер с силой разогнулся и сильным рывком забросил ее наверх.
Боудеррия на миг исчезла в колеблющемся свете факелов. Я огляделся, все уже бегут к нам, Боудеррия появилась наверху в проеме, прокричала звонко:
— Здесь никого!.. Ход с наклоном наверх…
Тамплиер повернулся ко мне и снова сцепил ладони замок. Я бросил раздраженно:
— Даже если всех забросите, мудрый сэр, кто забросит вас?.. Нет, мы пойдем другим путем!
Он спросил озадаченно:
— Каким?
Я оглянулся, рыцари под командованием Альбрехта уже спешно сволакивают и бросают под стену трупы филигонов. Тамплиер сообразил, зачем и почему, когда Норберт разогнался, пробежал по трупам и вскочил в черный проход вслед за Боудеррией.
Рыцари один за другим поднимались наверх, Тамплиер пошел последним, ему подали руки и с трудом втащили к себе. Гора трупов под весом рыцарей начала расползаться.
Боудеррия, возбужденная настолько, что задыхается и не может выговорить слово, прокричала:
— Там… там… такое!.. Я даже не… Но где еще?
— Успокойся, — сказал я, — ты изложила все предельно ясно, но при любой ясности кто-то все равно не поймет или неверно истолкует. Как вот я, к примеру.
Она зло свернула глазами, но отдышалась, выпалила:
— Там пол металлический, но по нему ходят волны!!
— Ого, — сказал я. — Насколько это серьезно? Впрочем, что я спрашиваю у красивой женщины?.. Сейчас сами все увидим. Как говорят в народе, своими глазами.
Она запнулась, против «красивой» возражать трудно, хотя в слове «женщина» чувствуется оскорбительный подтекст, но эпитет все-таки хорош…
Пока она думала, я кивнул Альбрехту и Норберту, мы быстро прошли мимо. Коридор постоянно повышается, иногда очень даже заметно, но, к счастью, пол весь в выступах, словно покрыт старой толстой чешуей дракона, уже застывшей и окаменевшей, подошвы не скользят.
Мы взбирались и взбирались, пока Боудерррия, снова обогнав, не крикнула впереди:
— А вот отсюда уже осторожнее!