Ричард Длинные Руки – коннетабль
Шрифт:
Дым повалил сине-черный, плотный, и почти сразу в нем появились пустоты в виде человеческих тел. Джильдина ликующе зарычала, впрыгнула в самую середину дыма, тот струится во все стороны, и все больше в нем появляется пустот в виде человеческих фигурок, что застыли, потеряв нас из виду… вернее, не успев сообразить, что нас теперь видно так же, как их самих.
Мы с ней прыгнули вперед одновременно, мой меч и ее ножи сеяли смерть, я даже удивился, что убиваем так легко и просто.
Прозрачные люди почти не сопротивлялись, повернулись и бросились к своим норам. Мара рычала и убивала в спину.
Я без всякой охоты проткнул мечом еще одного, то ли замешкался, то ли не мог понять, что уже раскрыт, за остальными гнаться не стал.
Несчастный упал в фонтан, там прозрачные струи моментально обрели празднично-ликующий цвет небесного пурпура.
Я засмотрелся, раскинул руки, мол, готов обнять весь мир, такой вот я эстет.
– Красиво. И понятно, почему искусство требует жертв.
Джильдина возвращалась, тяжело дыша, зубы оскалены, с обоих ножей стекает кровь. Она все еще оглядывалась по сторонам в поисках противников.
– Больше их нет?
– Да и так красиво, – сказал я в некотором колебании. – Если добавить красного, вряд ли сильно изменится… А вот если бы голубого… Тут нет никого с голубой кровью? Дворян, в смысле?
Она ответила серьезно:
– Были. Декаптоки. Но они, как говорят, не совсем люди. Зато кровь у них голубая… Ты быстро соображаешь!
– Да это не я, – ответил я скромно. – Мы все учились понемногу… Словом, видел такие ситуации.
– А сам?
– Ни в коем случае, – ответил я с достоинством. – У нас воевать – фи, плохо.
Она зло посмотрела на меня.
– А ты войн, конечно, избегаешь?
– Еще бы, – ответил я с удивлением. – А как же! Я не люблю войн!.. Другое дело – плоды войны…
Она проследила за моим взглядом. Одну из щелей прозрачники закрыть за собой не сумели, свет из зала высвечивает тяжелые окованные железом сундуки. Они тянутся вдоль стены нескончаемым рядом и уходят в темноту. Часть с поднятыми крышками, другие заперты на массивные висячие замки.
– На войне как на войне, – пробормотал я, – обе стороны в… коричневом. Не ходи туда. Это ловушка.
– Догадываюсь, – огрызнулась она. – Подумать только, прозрачные!
– А почему нет, – ответил я рассудительно. – Солнца нет – пигмент зачем? В подземных пещерах звери и тритоны либо белые, либо прозрачные. Ты поняла, какой я умный? Увы, не умею показать из-за своей неслыханной в этих краях скромности… Но даже здесь, кто хочет мира, должен готовиться к войне. А потом драться. Где человек – там и война.
Она смотрела с отвращением, ну почему такое отношение к интеллигенции, просто не понимаю.
– Пойдем, – сказала она, – они нападают только исподтишка. Теперь затаились.
– Чем они питаются? – спросил я наивно. Подумал и сам же мудро ответил: – Вообще-то человек – не свинья, все ест. А живность, как говорит наука, есть даже в магме, не только в подземных пещерах и озерах… Да иду, иду!
Из этой пещеры выхода не нашлось, если не считать щелей, куда ушли прозрачники. Но и соваться в них опасно: из-за выступа подденут на острия копий.
Джильдина, ворча, повела обратно через анфиладу туннелей, вернулись чуть ли не к дракону. Я едва не пропустил момент, когда Джильдина исчезла, отступив вроде бы в тень от факела, на самом же деле в узкую нору, где пришлось идти по одному и пригибая головы.
Шагов через сорок дорогу преградила темная трещина. Джильдина зло выругалась, щель идет от стены до стены. Я бросил факел, он полетел, кувыркаясь, в пропасть, что показалась бездонной.
– Любовь, – сказал я возвышенно, – это факел, летящий в бездну и только в это мгновение озаряющий всю ее глубину.
Она посмотрела озадаченно.
– Это ты к чему?
– Не знаю, – признался я. – Но красиво, правда? Я, конечно, не понял, о чем это, но раз про любовь, то как не показать свою одухотворенность?
Она проскрежетала зубами:
– Господи, как я тебя все еще терплю? Почему не убила сразу?
Я вздохнул.
– Ты в ответе за всех, кого приручаешь. Что делать – судьба.
– Как перебраться, как перебраться…
– Во-первых, – сказал я, – можно попробовать по стене… Она все-таки чуть менее гладкая, чем стекло. Во-вторых, можно попытаться перепрыгнуть. Ну, в два-три прыжка…
Она прорычала:
– Это как?
– Шутю, – объяснил я. – Герой должен шутить, а я если с тобой иду, разве не герой?.. Джильдина, щель не широка. Я сниму мешок, перепрыгну, а потом брошу тебе веревку.
Она подумала, покачала головой:
– Я просто не вижу края, темно. Сделай еще огонь, как ты умеешь.
Я запустил шарик, Джильдина проследила за ним взглядом.
– Перепрыгну. Жди здесь. Давай веревку.
– Жду, – ответил я послушно. – Может, я?
– Нет!
Она сняла мешок и, привязав веревку к поясу, отступила на три шага, больше не дает изгиб хода, пригнулась и, с силой ударяя по земле подошвами, устремилась к краю.
Толчок, прыжок, я видел, как ударилась головой о свод. Летящая фигура изменила положение и на той стороне приземлилась спиной о камни. Голова чуть не оторвалась, запрокинувшись над пропастью.
С замиранием сердца я смотрел, как она отползла, с великим трудом поднялась на колени, дрожащие руки ухватились за веревку.
– Давай мешки, – услышал я ее голос.
Я привязал один, она сказала хрипло:
– Оба.
Я привязал и второй. Он потянула, мешки сорвались в пропасть, я видел, как напрягается весь массив ее плеч, груди и могучих рук, наконец мешки оказались у ее ног.
На меня вдруг пахнуло опасностью, смертельной опасностью. Я напрягся, старался понять, откуда же она приближается, затем с ужасом ощутил, что ею веет со стороны Джильдины.