Ричард Длинные Руки – король-консорт
Шрифт:
Он кивнул.
– Темнее не бывает. Настолько… вообще нечто нечеловеческое. Ты в самом деле человек?
Я спросил обиженно:
– А кто же еще? Самый что ни есть мыслящий тростник и петух с плоскими ногтями.
Велезариус сказал успокаивающим голосом:
– Да что человек, видим! Только слишком много в тебе всякого. Как только и вмещаешь столько.
– Если бы хорошего, – уточнил отец Ансельм, – но иногда кажется, что в тебе одна чернота. Тем удивительнее, что ты ухитряешься как-то делать правильные вещи.
– Но все же тьма, – сказал Велезариус, –
Отец Ансельм, строгий и напряженный, как струна, ответил хриплым голосом:
– Срочно к отцу Бенедерию. Это безотлагательно!
В кабинете отца настоятеля я рассказал очень подробно, в комнате только отцы Велезариус и Ансельм, что несколько тысяч лет пытались вырастить или отыскать будущего повелителя сразу двух миров… нашего и Темного. Для него изготовили особую корону Мощи, ее положили на сиденье трона и сказали, что ее возьмет лишь тот, кто станет властелином, и тогда не будет Светлого и Темного Мира…
– А что будет? – спросил отец Ансельм строго. – Все рухнет?
– Нет, – пояснил я, – будет только один.
– Один властитель?
– И один мир, – ответил я. – Наверное, так я понял. Хотя и не понял. Но разве это важно? Человека такие пустяки никогда не останавливают, чтобы действовать смело и решительно, ибо безумству храбрых поем мы песню! Безумство храбрых – вот мудрость жизни!
– Безумства следует совершать осторожно, – заметил отец Велезариус и горестно вздохнул.
– Гибель не страшна герою, – возразил я, – пока безумствует мечта!.. Герой – это как бы я. Ну, в переносном смысле.
Они все трое смотрели с брезгливым уважением, как на сильное и опасное животное. Я же рыцарь, живу по рыцарским законам, что ничего не имеют общего с умом, зато прекрасны и возвышенны, в то время как их нормы примитивны и приземленны. Отношение к жизни у нас диаметрально противоположно, я вот упоение в бою и смерти мрачной на краю, а они, тупые в эмоциональном смысле, не понимают прекрасности упасть с рассеченной головой или пронзенным насквозь рыцарском копьем…
– И теперь тебе все чаще эта корона снится, – проговорил отец Бенедерий усталым голосом. Он сидит, откинувшись на спинку кресла и запрокинув голову с закрытыми глазами, как будто спит, и кажется, что монотонный голос звучит сквозь сон. – Значит, скоро возьмешь…
Я сказал горячо:
– Да ни за что!
– Соблазн растет, – сказал отец Велезариус. – Так всегда… У всех бывают минуты слабости. И вот однажды…
Я вздохнул, сказал отчаянным голосом:
– Хуже того, мне был запрет…
Отец Ансельм, как истый инквизитор, сразу зацепился за оброненные слова.
– Кем? Насчет?
Я ответил понуро:
– Мне являлся архангел Михаил. Наглый такой, разговаривает, словно я простолюдин какой, а я уже был не то графом, не то герцогом… Безо всякого уважения, что характерно, и потому вдвойне оскорбительно. Конечно, это задело, а как иначе? У меня при мне рыцарское достоинство! Я его не терял, к слову сказать. Потому я к этому
Они морщились, ерзали, отец Ансельм прервал почти грубо:
– Короче.
– В общем, – сказал я торопливо, – короче говоря, он сам несерьезно подошел к передаче послания, потому я уже был заранее настроен как бы против. Вот и получилось…
– Что он передал?
– Запрет, – сказал я упавшим голосом, – ходить в тот Темный Мир. Объяснил, но тоже как-то несерьезно. Я бы сказал, недостаточно убедительно обосновал, что его тоже создал Господь!.. Да-да, как-то вскользь, о таких серьезных вещах так не говорят!
Отец Велезарий вскрикнул:
– Темный мир создал… не дьявол?
– Кишка у него тонка, – возразил я, – миры создавать! Конечно, Господь! Господь, как учит наша церковь, может быть и вы слышали, везде и во всем.
– И тот, – проговорил он потрясенным голосом, – мир…
– Темный мир, – подтвердил я. – Его тоже создал Господь. Для практики. Ладно, Он потом так сказал, наверное, а сперва Он тот создавал. Как свой замечательный и единственный… А потом, когда понял, что может и лучше, создал уже наш. Он же сам сказал так, это записано в Библии, что создал лучший из миров! Но все равно не хотел бы, чтобы и с Темным что-то случилось… Все-таки Его работа, жалко.
Они сидели молча, замерев, как каменные, наконец отец Велезарий спросил почти шепотом, голос его заметно дрожал:
– Кто… не хотел бы?
– Господь, – пояснил я удивленный его пусть не тупостью, но страусиным нежеланием признать истинное положение вещей. – Единственный, кому известна вся истина! Владыка Дня Суда, Милосердный, Чистейший, Величайший, Творец, Создатель, Прощающий, Дарующий, Всеведающий, Всеслышащий, Высочайший, Терпеливый…
Аббат вздохнул.
– Да, Он в самом деле должен быть очень терпеливым.
Отец Ансельм в ужасе перекрестился.
– Господи, спаси и помилуй!.. Зная вас, брат паладин, догадываюсь, вы в бараньей тупости отважного и до кончиков ногтей благородного рыцаря не последовали мудрому совету.
– Приказу, – уточнил отец Велезарий печальным голосом.
– Вот-вот, – сказал отец Ансельм, – приказу и повелению архангела Михаила. Того самого, что в свое время низверг самого Сатану с его воинством в ад!..
Аббат проговорил трескучим и до жути трезвым голосом:
– Плохо то, что ангелы всех родов и чинов никогда не говорят от себя, а только передают волю Господа. Это не архангел запрещал брату паладину входить в тот Темный Мир. Это он для нас темен, а для Господа, наверное, совсем нет…
Они все трое вперили в меня нещадные взоры. Я чувствовал себя уже в аду в самой глубокой яме, полной раскаленных углей, пролепетал жалко:
– Да, я вошел…
– Вы не просто вошли, – обронил отец Ансельм злым голосом. – Не так ли?
Я горестно вздохнул.