Ричард Длинные Руки – король-консорт
Шрифт:
– У меня как-то само так получается, – сказал я упавшим голосом. – Везде эти посудные лавки, очень тесные, а у меня грация мудрого и рассудительного слона!..
– И что дальше? – спросил отец Ансельм.
– Они сами напали, – сказал я защищаясь. – Я их как бы и не трогал даже пальцем!.. А они напали. Я вынужден был защищаться, и потому гнался за ними до самого их дворца Темного Властелина… я даже, признаюсь, обрадовался малость: наконец-то Темный Властелин! Только и слышал, как все с ним борются, но что-то он все жив и жив, даже не догадывается, что с ним борются. Согласен-согласен, я больше по удаче, чем по уму и доблести, сумел проникнуть в тот Темный Мир. Мало того, я спер там корону Повелителя их мира…
Отец Велезариус дернулся, посмотрел на меня дикими глазами, потом на аббата.
– Разве такое возможно?
– Видимо, – ответил тот скрипучим голосом, – Господь зачем-то такое допустил. Зачем? Вряд ли узнаем…
– Тогда что?
Аббат сказал тихо:
– Как я понимаю, брат паладин… вы сумели как-то…
– Воздержаться? – спросил я. – С трудом. Руки иногда сами, так бы и обрубил! Было такое, вытащил из мешка и уже почти-почти опустил себе на дурную голову… Даже не знаю, чего мне стоило удержаться и положить обратно.
– Даже у самого стойкого, – сказал аббат, – бывают минуты, а то и дни упадка, душевной усталости. Вдруг начинает казаться, что все делаешь не так…
Отец Велезарий сказал с ужасом:
– И тогда он вытащит корону… и уже не вернет обратно!
Аббат кивнул.
– И станет воплощением Зла на земле.
Отец Ансельм проговорил с подозрением в голосе:
– Не это ли готовят падшие ангелы уже там в аду? Они там не успокаиваются, как мы все думаем. Дескать, победили, теперь они там навеки и уже смирились! Не удался прямой вызов Господу, так пробуют восстать через человека, созданного самим же Творцом?
Аббат пробормотал:
– Неисповедимы пути Господа. Возможно, Он понимает, что брат паладин все же наденет корону Темного Мира… и потому наслал Маркус, чтобы люди увидели, от чего Господь очищает землю…
– Эх, – сказал отец Велезарий с досадой, – почему Он просто не заберет у брата паладина ту корону?
– Не может, – пояснил аббат. – Все века дурачки дразнили христиан: если Бог всемогущ, но может ли создать такой камень, который не сможет поднять?.. Так вот этот камень – свобода воли человека. Господь ее дал человеку и не отменит, ибо свобода воли – краеугольный камень его творения.
– Жаль, – пробормотал отец Ансельм сурово. – Когда смотрю на брата паладина… скажу честно, меньше всего хотелось бы, чтобы судьба мира оказалась в его руках хотя бы на мгновение.
Аббат медленно пошевелился в кресле. Я замер, он посмотрел прямо на меня, и в его лице было что-то очень страшное. Верхние веки, тяжелые, как само небо, поднялись, я вздрогнул от прямого взгляда в упор.
– Полагаю, – произнес он ровным голосом, – нам стоит взглянуть на корону, созданную для такой чудовищной цели…
Отец Велезарий вскрикнул испуганно:
– Но как же…
– Втроем, – прервал аббат, – сможем удержать брата паладина… если он не совладает с искушением… Не так ли, отец Ансельм?
Тот подумал, вздохнул.
– Надеюсь. Но я бы на всякий случай пригласил и отца Ромуальда.
Аббат сказал устало:
– Согласен. Брат паладин, покажи нам ту черную корону.
– Она в сумке, – сказал я торопливо, – сейчас сбегаю…
– Не торопись, – ответил он. – А мы пока отыщем отца Ромуальда.
Глава 2
Через несколько минут я снова предстал перед ними с объемистой кожаной сумкой, где храню самые ценные и негабаритные вещи, от самых мелких, как зерна Гугол, или средних вроде клетки с меняющимися размерами, где все еще томится пленник, до этой короны, что занимает треть пространства.
Отец Ромуальд уже в комнате, все четверо сразу вперили взгляды в сумку, а отец Бенедерий сказал строгим ясным голосом:
– Брат паладин… прочти молитву, очисть свою душу и… с мыслью о Господе достань корону.
Я закрыл глаза, вспоминая с трепетом и холодом в груди, как прорывался с окровавленным мечом в руке к трону, где на сиденье черная корона Повелителя Двух Миров. Тогда мне казалось, что она вся черная, за исключением одного-единственного горящего диким огнем рубина, но наяву обод весь усеян впритык черными бриллиантами, а рубин зловеще горит в том месте, что над лбом. Бриллианты, как понимаю, либо не бриллианты вовсе, либо не только бриллианты, как и этот зловещий рубин…
Словно с другого континента донесся искаженный голос, в котором я с трудом узнал голос аббата:
– Брат паладин… пора…
Я расстегнул ремни, волна сладкого ужаса прокатилась по телу еще до того, как пальцы коснулись короны. В кончики стрельнул мучительно острый, отвратительно приятный холод. Задержав дыхание, я ухватил за обод и потащил наружу, и снова то странное ощущение, словно в руке горный хребет, а то и вся тяжесть Земли, и в то же время у меня на ладони абсолютно невесомая вещь.
Аббат напрягся, отец Велезариус вскрикнул в ужасе, а отец Ансельм закрыл глаза ладонью и присел, втянув голову в плечи. Только Ромуальд попытался сделать шаг в мою сторону, но его отшвырнуло к стене.
– Нет, – услышал я слабый голос потрясенного аббата, – это слишком для нас… брат паладин… положи обратно… сейчас же!
Последние слова он почти выкрикнул, ибо мои руки сами по себе поднимают корону выше и выше, пока не оказались на уровне головы.
– Верни обратно, – проговорил аббат хриплым голосом. – Верни… мир погибнет…
– Нет, – прорычал я, могучее и никогда не испытываемое наслаждение тугими волнами идет от кончиков пальцев, прокатывается по телу и наполняет все мое существо мрачным ликованием. – Нет… Это мое!