Ричард Длинные Руки – король-консорт
Шрифт:
Он хмуро смотрел, как я подобрал посох этого жреца и осматриваю так любовно, словно сам пользуюсь такими же. Этот посох, как я решил с видом знатока, коротковат. Он вообще ближе к жезлу, хотя и не жезл… впрочем, в старину жезлы были длинные как посохи, хотя жезл Диониса или жезл Гермеса совсем короткие, зато причудливо украшенные, как и целый набор жезлов Гора, зато жезлы Аарона и Моисея выше роста своих хозяев, это жезлы-посохи, которыми в торжественные случаи усиливали магию, а в неторжественные разгоняли собак.
Впрочем, все жезлы олицетворяют власть, служат ее символом, даже такие простенькие, как урей или кадуцей. За века все жезлы укоротились до маршальских или тех полосатых палочек, которыми указывают дорогу на перекрестках…
Это же настоящий, вровень с моей головой, сделан не то из белого металла, не то из кости неизвестного мне зверя, навершие очень сложное, масса переплетенных фигурок, много драгоценных камней, что-то символизирует, жезлы все что-то символизируют, очень важное, в первую очередь власть, как светскую, так и духовную, не зря же гофмаршаллы и церемониймейстеры без них не обходятся.
Сигизмунд, не утерпев, спросил с некоторым неудовольствием:
– Сэр Ричард, а стоит ли держать в руках эту нечестивую вещь?.. Это же грех.
– Но малый, – уточнил я, – а вот польза может быть большая.
– Сэр Ричард, – вскричал он патетически. – Как можно христианскому рыцарю извлекать пользу из языческой вещи?
– Можно, – заверил я. – А если еще и для других, то вообще…
Он нахмурился и сердито смотрел, как я пошел к малому кругу, где присмотрелся к дыре в центре малой шестерни. Давно бы заросла травой или ветром нанесло бы в отверстие земли, однако же отчетливо вижу уходящий вниз туннель, мог бы просунуть руку… нет, не смог бы, однако же что-то в этом кроется…
Сигизмунд отвернулся и пошел осматривать конские копыта, вроде бы прихрамывает, а я взвесил на ладони жезл, что-то в нем непривычное, даже не что-то, а все, начиная с того, что не могу даже приблизительно сказать, из чего его создали.
Осторожно я начал опускать кончик жезла в это темное отверстие. Когда опустил на ширину ладони, внизу нечто щелкнуло. Я ощутил сопротивление, но не враждебное, а как бы сообщающее: контакт есть, продолжай, все работает, не торопись, система должна разогреться…
Я подождал, еще чуть опустил, услышал щелчок и снова остановился. Так было трижды, наконец посох ушел в отверстие почти весь, осталось только навершие, как раз для хватания руки, вон даже места для пальцев…
Глубоко под ногами раздался далекий неторопливый грохот, словно медленно и неспешно открываются исполинские врата, отъезжая по усыпанным мелкой галькой канавкам.
Сигизмунд отпрыгнул от коня, глаза лезут на лоб, выставил перед собой меч.
– Что это?
– В прошлый раз было не так? – осведомился я. – Вроде бы подземная гроза…
– Нет, – ответил он и перекрестился. – Не так. Сейчас что-то вообще страшное.
– Как наша жизнь, – ответил я жизнерадостно. – Жизнь имеет смысл лишь как задача или долг. А один великий богослов, Ван Гог, говаривал, что жизнь без любви он считает греховным и безнравственным состоянием.
Сигизмунд уточнил:
– Без любви к Богу?
Я воскликнул шокированно:
– А разве это не само собой разумеется?
Грохот под ногами медленно и неторопливо нарастал, становился все громче. Сигизмунд, не выпуская из руки меча, оглядывался по сторонам в полной готовности бить и крушить в благородной ярости.
– Что, – спросил я в удивлении, – что не нравится? Жизнь слишком хороша, чтобы ею наслаждаться.
Малая шестеренка дрогнула, с надсадным скрипом начала проворачиваться, сминая набившуюся между зубцами землю и перетирая в пыль, а огромная шестерня сдвинулась медленнее, как ей и положено, по ее периметру захрустели камешки, затрещали.
Я пробормотал:
– Сейчас пойдет быстрее.
– Откуда знаете? – вскрикнул он тревожно.
– Дык земли набилось, – пояснил я, однако рыцарю и это показалось непонятно, а шестерня, перемалывая камешки и землю между смыкающимися зубцами, в самом деле пошла быстрее, шибче и уже без щелкающего треска, а с мягким шорохом.
– Вот теперь все правильно, – сказал я, не показывая своей дрожи, вассал не должен видеть неуверенности сюзерена, и хотя Сигизмунд давно не вассал, однако же чтит меня как старшего, а значит, это накладает или налагает, никак не запомню, в общем, накладывает, что значит, я обязан держать морду кирпичом.
Он вскрикнул, торопливо поднял голову. В небе темные тучи быстро и страшно пошли по кругу, все быстрее и быстрее, словно их затягивает в некую воронку.
– Ничего, – сказал я бодро, – у нас тут на земле не хуже!
Сигизмунд проследил за моим взглядом, щеки его побелели. От большой шестерни дико и страшно побежала в сторону ветвистая молния. Быстро, но не мгновенно, как ей положено, а расшвыривая камешки и прожигая в земле канавки, где моментально остаются черные обугленные дорожки.
Однако молния не исчезла, продолжала трепетать на земле, захватив всю долину, и быстро-быстро ветвилась, создавая страшную паутину, чудовищную и несимметричную, как корни дерева.
Раздалось сильное шипение, словно холодная вода бесконечно льется на раскаленную поверхность. Светящиеся корни шевелятся, двигаются беспокойно, затем начали сплетаться и, через пару минут, оторвавшись от общего ствола, начали закручиваться в страшные спирали, похожие то ли на укрупненные галактики, то ли на гигантские сюрикены.
Из ближайшего к нам святящегося молниеворота начало подниматься нечто блестящее, металлическое, похоже на круглую каску.
У меня от дурного предчувствия едва не остановилось сердце, а металлический набалдашник начинал пониматься, земля ссыпалась с краев каски… слава богу, это в самом деле всего лишь каска, точнее – шлем на голове металлической статуи воина в доспехах…
Я всхлипнул от облегчения, всего лишь статуя, а мог бы выкопаться и живой, но заулыбался бодро и весело, показывая Сигизмунду белые великолепные зубы. Он взглянул на меня в страхе и непонимании, а по всей долине из земли поднимаются металлические статуи древних воинов, все в полтора моих роста, но не поверю, что в старину народ был крупнее. Либо изыски, либо непонятная пока инженерная необходимость, в которую поверю охотнее.