Ричард Длинные Руки – ландесфюрст
Шрифт:
– Понимаю, – ответил я и судорожно вздохнул. – Понимаю.
Бернард скривился, что может понимать срединник.
– Первыми пали сильнейшие, – сказал он горько. – Гиксия, Горланд… Именно они стояли на границе с Тьмой. Потом пали Скарланды. И получилось, что теперь только мы да еще Мордант на пути Тьмы. К счастью, силы Тьмы пока что грабят доставшиеся земли, а к стенам наших городов подошли только мелкие отряды всяких тварей. Вернее бы сказать, даже не отряды, а стаи.
– А почему же королевства не объединились? – спросил я с жаром.
Бернард посмотрел как на помешанного.
– С чего бы? Когда все началось, это были мелкие нападения, как, к примеру, стаи волков на крестьянский скот. Какой рыцарь обратит внимание?.. Королевства уже окрепли настолько, что соперничали друг с другом. И когда на Горланд напали, то Гиксия и Скарланды только радовались, что соперник будет ослаблен… ведь в победе могучего Горланда над силами откуда-то взявшейся нечисти никто не сомневался. А когда Горланд пал, то решили, что по дурости: король пьян, полководцы – дураки, воины – трусливые бабы… Когда осадили Скарланды, скарландцы даже не подумали послать за помощью к нам, Морданту или в Ирам, это наш сосед слева. А Ирам, узнав о неприятностях Скарландов, свои войска разослал по их землям, прихватывая то одну деревушку, то другую… Словом, когда нечисть подошла к самому Ираму, там не было даже войска! Все разбрелись по землям Скарландов, грабили. Вот так и получилось, что только мы…
Я сказал тихонько:
– И Мордант?
Лицо Бернарда потемнело.
– В другой раз я расскажу тебе, что такое Мордант. Пока скажу только, что я лучше открою ворота нечисти, чем Морданту!
Я поднялся.
– Пойду посмотрю на город.
Все разом насторожились, Бернард спросил быстро:
– Зачем?
– Просто так, – объяснил я. Подумал, что для них, людей дела, все поступки должны быть простыми и объяснимыми, пояснил: – Спрошу, что слышно о напасти… И слышно ли вообще. Посмотрю, что можно купить на дорогу.
Переглянулись, я чувствовал напряжение. Ланзерот, не оборачиваясь, обронил холодно:
– Пусть идет.
Бернард кивнул.
– Ладно, иди. Только далеко не отходи от постоялого двора. Хоть здесь и мирное село, но случится может всякое.
Асмер опустил на лавку разорванный кафтан, зевнул, сказал сонно:
– Пойду загляну, как устроили коней. Да там, наверное, и засну. Так будет надежнее.
Бернард кивнул, Асмер вышел за мной, но во дворе с крыльца сразу отправился в сторону приземистого длинного здания, откуда пахло конскими каштанами, п'oтом и свежим сеном.
За воротами постоялого двора я заколебался, как пламя свечи на ветру. В дороге чувствовал рядом надежные щиты и топоры Бернарда, Рудольфа, охранительное влияние принцессы. Но если взглянуть с другой стороны, я чувствовал бы себя куда более жалким, попади не в прошлое, а в будущее, пусть самое близкое! Здесь же привычное Средневековье. По замкам и по средневековым городам я ходил еще в раннем детстве с Айвенго и Робин Гудом, а потом во всевозможных компьютерных квестах, RPG, real-time strategy, TBS, экшенах и пазлах – им несть числа – и чувствовал себя почти так же уверенно, как москвич, приехавший в командировку в захолустное село. Конечно, москвичей нигде не любят, морду набьют в охотку, но это другой вопрос, все равно чувство превосходства вот оно, можно пощупать…
Порассматривал огромный массивный собор в самом центре этого города, который ревнивый Бернард упрямо называет селом, признавая статус города только за своим Зорром. Центр города, его сердце, а может быть, даже и мозг, ибо в Средневековье именно в монастырях сосредотачивались грамотные люди, там начиналась алхимия, генетика, там появились коперники, бруны, галилеи и всякие паскали и декарты.
Правда, это не монастырь, те всегда отдельно и в сторонке от города, а это церковь, костел… словом, храм малопонятной мне религии, именуемой христианством. Она смела все местные религии и веры, заменив их универсальной, общей для всех, имперской, в которой служение и покорность доведены до абсолюта, а достоинство и гордость объявлены смертными грехами. Хотя, с моей точки зрения, наибольшую гордыню проявил как раз Христос. Именно он взялся искупить грехи всего рода людского всего лишь своей кровью и жизнью, оценив ее равной жизни всего человечества. Я бы назвал такую гордыню даже наглостью! Нет, даже не наглостью, а вообще черт знает чем… И слова такого не придумать, чтобы обозвать правильно.
Малорослый и мелкокостный народ обтекал меня на пути к храму, как вода валун. Я смотрел поверх голов, перехватывал любопытные и пугливые взгляды. Так на улицах моих городов привлекает взгляды баскетболист сборной страны. Народ упитанный, краснощекий, хоть и с плохими зубами, злоупотребляют сладостями, а щетки пока созданы лишь для чистки коней…
Взгляд мой невольно зацепился за рослого человека в сером плаще, что показался в дальнем переулке и тут же исчез. По спине прошел холодок, дальше я двигался вроде бы так же расслабленно, но глазами сек во все стороны.
Уже когда подходил к воротам собора, нагнулся и поправил кожаный ремешок на башмаке. Шагах в двадцати сзади человек тут же быстро ступил в сторону и словно растворился в простенке. Сердце мое пугливо стучало, кровь бросилась в голову. За мной явно следят. Кто? Такие рослые люди только в нашем отряде. Асмер, Рудольф? Бернард? Ланзерот не пойдет, он слишком благороден для такого низкого занятия. Нет, не потому, что слишком благороден, а потому что есть кого послать… Принцесса отпадает, священник тоже… Впрочем, священник тоже далеко не карлик…
От костела веяло мрачной торжественностью. За воротами тихо, я прислушался, толкнул тяжелую створку. Эта деревянная стена с металлическими полосами крест-накрест ушла в сторону, зал огромный, суровый, с двумя рядами деревянных лавок со спинками. Посреди проход для троих человек, а там далеко, под противоположной стеной, аналой или алтарь, не знаю, как уж там все это зовется.
На той стороне зала отдельно стоящие массивные сооружения, похожие на телефоны-автоматы для миллионеров, – просторные, наглухо закрытые дубовыми стенами, как «мерс» закрывается тонированными стеклами.
Дверь открылась, немолодой мужчина в строгой черной сутане смотрел вопросительно. Тут же выражение лица смягчилось, он сказал негромким голосом:
– Входи, сын мой. Я вижу на челе твоем смятение. Это хорошо…
– Смятение? – переспросил я. – Что же в нем хорошего?
– Твоя душа неспокойна…
– Разве покой не важнее? – спросил я.
Он подошел вплотную, светлые глаза прошлись по моему лицу. Попы должны быть хорошими физиономистами, как и уличные гадальщики, а этот явно был не последним в их ряду.