Ричард Длинные Руки – ландесфюрст
Шрифт:
Тень неудовольствия промелькнула на его лице.
— С политикой, — продолжил он, — еще проще. Врагов фактически нет. По крайней мере очень уж явных.
Я смотрел, как он покрутил оставшиеся три пальца и убрал их в кулак.
— И все?
— Ваша светлость, — возразил он. — Если и есть какие-то мелочи…
— Как обстоят дела с экологией? — прервал я. — С охраной окружающей среды? Меня интересуют природоохранные парки, сколько их в королевстве, насколько опасны, что нужно сделать?
Он просиял.
— О,
Я отмахнулся:
— Их слава сама их защищает. Ничего, дойдут руки и до них. Мой билль о свободном передвижении эльфов распространили?
— Да, ваша светлость! Во всех городах, селах и деревнях герольды прокричали. И что за препятствия, обиды и притеснения эльфам будете спрашивать строго.
— Хорошо, — сказал я. — Проследите, чтобы точно такие же права были и у наших союзников гномов.
— Они обнародованы!
— Значит, — сказал я, — пусть глашатаи прокричат громче. А то в города гномы пока заходить не решаются.
— Осторожничают…
— Может, не зря?
Он сказал с неудовольствием:
— Турнедцы очень дисциплинированны. Если закон обнародован — он выполняется.
— Ну, — сказал я, — гномы могут не знать, чем отличаются турнедцы от вартгенцев. Просто повторите мой приказ по всем городам и деревням.
Глава 4
Я быстро придумывал указы, оформлял во внятные слова, подписывал и передвигал на другой конец стола, а сэр Вайтхолд время от времени появлялся в кабинете, собирал и пропадал совершенно бесшумно.
В какой-то момент он не возник у стола, а смиренно застыл у двери. Я вздернул голову и посмотрел на него довольно бессмысленно — я же сейчас указоиздатель.
— Сэр Вайтхолд?
Он поклонился.
— Ваша светлость, к вам просится аббат какого-то монастыря. Или глава какой-то гильдии… я не расслышал, простите. Но мне показалось или вовсе почудилось, он хочет и готов сказать что-то важное.
Выглядел он смущенным, никогда таким не видел, даже лицо пошло красными пятнами, не может себе простить, что из головы вот так вдруг вылетело имя просителя, и — стыд какой! — даже забыл, представляет тот монастырь или гильдию работников.
Я насторожился — для цепкого сэра Вайтхолда такое нехарактерно, но ответил очень любезно:
— Хорошо, сделаем небольшой перерыв. Впустите его, а сами подождите за дверью.
Он поклонился.
— Ваша светлость…
— Сэр Вайтхолд, — ответил я.
Он вышел, оставив дверь открытой, а через порог скромно переступил мужчина в темной одежде, шляпа в руках, тут же коротко поклонился.
— Ваша светлость, — произнес
Дверь за ним закрылась, но мне показалось, что сэр Вайтхолд к ней прикоснуться не успел.
Я молчал, всматриваясь в это лицо умного и проницательного человека: глаза смотрят прямо, в них живой блеск, вертикальные складки над переносицей, чуть сдвинутые брови, взгляд острый, не просто смотрит, но и рассматривает, что в этом кабинете непривычно — рассматривать могу только я.
— Блаженного Агнозия? — переспросил я. — Величие и сила нашей церкви в том, что у нее очень много святых, учеников, героев и подвижников. Настолько, что простой воин вроде меня не в состоянии запомнить всех…
Он поклонился.
— Слова мудрости, ваша светлость. Тем более приметные, что мы взяли покровителем вовсе не одного из отцов церкви, как делают многие, ибо под сиянием великого имени проще процветать, а вот под покровительством блаженного Агнозия все зависит только от нашей деятельности.
— И чем отличаетесь вы, — спросил я настойчиво, — от основной массы монахов и монастырей?
Он смотрел в мое лицо с прежним благожелательным вниманием, но я ощутил в нем растущее напряжение, наконец-то прозвучал вопрос, который решит, как сложатся наши отношения дальше.
— Наш патрон увлекался механикой, — сообщил аббат. — Той, старой.
Я помолчал, потом поинтересовался осторожно:
— Но разве церковь не запрещает все, что относится к временам до Великих Войн Магов?
Он покачал головой.
— И до войн люди ходили на двух ногах, ели, пили, разговаривали, учились читать и писать… Нельзя запретить все. Устав нашего ордена согласован с Ватиканом практически во всем…
— Практически?
Он кивнул.
— Да. За исключением отношения к простейшей технике. Колдовство, магию и любую волшбу мы отвергаем как занятие нечестивое и противное Господу. Однако простейшую механику, облегчающую жизнь, мы приветствуем и стараемся внедрять в нашу повседневную жизнь.
Я спросил в упор:
— Тогда чем отличаетесь от цистерианцев? Они просто помешаны на механике!
— Они признают только ту, — ответил он смиренно, но с той гордостью, что уже гордыня, — которую понимают, которую придумали сами и которой могут научить неграмотных крестьян. А те могут научить ей других таких же простых и весьма нелюбопытных. Мы же признаем и ту, принципы которой пока не понимаем.
Я вздрогнул.
— Ого! Это же использование запрещенных церковью вещей!
— Ваша светлость, — произнес он вежливо, но я чувствовал твердость в мягком голосе, — наше понимание в этих вещах чуть шире. Если нет магии, если не наносит ущерба церкви и человеку, то это можно использовать, одновременно стараясь понять, как это работает, чтоб сделать понятным даже цистерианцам.