Ричард Длинные Руки – маркиз
Шрифт:
За спиной остался уже привычный и такой уютный мир, впереди вспыхнул огонь. Я заставил себя не трястись, думать о чем-нибудь отвлеченном, общем, нужном в перспективе, что не горит, но в виду иметь надо…
Вот, к примеру, уже в зубах навязло, что кто сильнее, тот и прав, и что добро всегда побеждает зло: кто победил, тот и добрый. Но если так, то надо сделать так, чтобы победивший, кем бы он ни оказался, все равно действовал и дальше в неких рамках. Сперва широких, но по мере роста культуры и цивилизации все более узких, жестких…
Этим, собственно, и занимается церковь, но здесь
Я уже шел по залам, которые я с большой натяжкой соглашался считать залами, вытянулись и перешли в странные туннели, однако слишком огромные, чтобы называться туннелями. Бесконечное число выпуклых колец вплотную одно к другому, я пробирался внутри вереницы исполинских бубликов и не видел им конца.
Иногда эти извилистые и длинные туннели раздваивались, и я останавливался в растерянности, чувствуя себя так, словно нахожусь глубоко под землей.
Потом кольца туннеля вдруг начали светиться. Одни просто наливались белым огнем, другие отсвечивали синим, что переходил в зловеще-голубое, как если бы там разгоралось пламя. Я все ускорял шаг, одно время за мной гнался какой-то шар, я дважды выстрелил в него, чуть было не метнул молот, когда стальные болты прошли его насквозь, не причинив вреда, шар остановился возле меня, а когда я пошел, двинулся за мной с той же скоростью.
На этот раз черти меня не водили по кругу и не опускали на нижние этажи. Я поднялся на этаж к комнате, которую Гугол назвал своей главной.
Дверь открылась бесшумно, словно хорошо смазанная, хотя, понимаю, здесь не смазка, а совсем другой принцип. Даже знаю, какой.
Гугол спиной ко мне горбится за столом, перед ним чудовищно огромная и толстая книга, словно изданная для великанов. Но шрифт, даже отсюда вижу, больше подходит лилипутам.
Сам Гугол листает страницы бережно, с любовью, двумя руками, нежно поддерживая листы, будто те от ветхости могут рассыпаться в труху. Книга занимает почти весь стол, каждая страница больше рыцарского щита, а страниц не меньше тысячи.
Я подумал, что при таком мелком почерке переписчиков Гугол будет искать очень долго нужное ему. Я начал подходить ближе, Гугол наконец услышал шаги и подпрыгнул вместе со стулом. На лице отразился дикий ужас.
Я не успел раскрыть рот, Гугол всхлипнул:
– Сэр Ричард, ну разве можно так пугать? У меня чуть сердце не выскочило!
– Не выскочит, – заверил я, – у тебя четырехкамерное? В смысле, ты ж двоякодышащий?
Он ответил плачущим голосом:
– Был бы двоякодышащим, стал бы тонуть в том болоте, из которого вы меня так благородно вытащили?
– Да что в том благородного, – отмахнулся я. – Ладно, давай угощай, я ж пришел в гости. Правда, со своим кофием. Могу с него и начать.
– Начинайте, – согласился Гугол с готовностью. – А то я больше сухим пайком. Как прошла ваша хитрая акция?
Он с усилием отодвинул книгу и откинулся на спинку кресла. Я засмотрелся на книгу. Только в далеком детстве я видел такие богато украшенные, чтоб не только обложка с рисунками, но и каждая страница. Текст заключен в рамку, а вокруг нее крохотные миниатюры всех
– Что за техника печати, – пробормотал я. – И почему допотопные книги…
Гугол спросил живо:
– Допотопные? Это как?
– Старинные, – объяснил я. – А печать не старинная. Или какие-то жулики наловчились подделывать антиквариат? Нет, подделка не должна быть на порядок лучше оригинала…
Каждая вторая страница, как вижу, несет большой рисунок вместо текста, но в рамочке, а вокруг рамочки все те же миниатюры, только всякий раз другие.
– Это как? – повторил Гугол, как попугай.
Я отмахнулся.
– Ладно, не до книг, когда говорит экономика. Моя хитрая акция прошла с оглушительным успехом. Таким оглушительным, что даже не по себе. Все настолько созрело, что любой проходимец мог бы сделать то, что совершил я. К счастью, этим самым… деятелем оказался я. Крупным государственным, как назовут в учебниках, если все увенчается успехом, а также мудрым и дальновидным.
Он осторожно взял мою безобразную чашку с горячим кофе.
– А если не увенчается?
– Тогда – мелким проходимцем, авантюристом, абсолютно безграмотным в экономике популистом! И еще многими кличками обвешают. А в чем-то и обвинят. Проигравшие всегда виноваты. Во всем. Даже в изменении климата.
– Все-то вы знаете…
– Эх, Гугол, если бы знать нужное! А то таким мусором головы забиваем…
Я быстро осушил чашку, вторую порцию сотворил в предусмотрительно придвинутые Гуголом дорогие чашки. На блюде появилось крупное и мелкое печенье десятка сортов, пираты Гугола просто забаловали десертом.
Он отхлебывал мелкими и торопливыми глотками, его добрые глаза поглядывали на меня поверх чашки испуганно и с вопросом.
– И что теперь?
– Процесс пошел, – заверил я. – Надо сделать его необратимым. Ну, там, законы и учреждение демократических институтов, право свободных выборов и гарантии для иностранного бизнеса, инвестиций и прозрачность… это оставим на потом. Когда-нибудь введем, а пока народ совсем не против просвещенного автократизма с уклоном в тоталитаризм, что я им, гадам, и обеспечу. Надо быстро поднять экономику даже ценой некоторых жертв и ограничений, но зато нас станут уважать и к нашим словам впервые будут прислушиваться. Ты введи меня по-быстрому в курс дела насчет стратегических интересов нашего великого маркизата…
Я запнулся на полуслове, за широкими окнами полыхнул и остался яркий, но не слепящий свет, сжегший все тени в комнате. Все стало четким и ярким, я без усилий различал каждую пылинку на дальней стене и самые мелкие царапины.
Я невольно вскочил и шагнул к окну. По ту сторону нет неба, нет земли, а как будто башня зависла в эпицентре света, что сверху, снизу и вообще отовсюду.
Гугол молчал, я не знал, что спросить, наконец свет померк, проступило синее небо, а при взгляде вниз я увидел зеленую траву и пояс окалины у входа в башню.