Ричард Длинные Руки - монарх
Шрифт:
Альбрехт поинтересовался:
– Ваше Величество, вы меня каким-то иезуитом назвали. Это что?
– Иезуит? – переспросил я. – Один молодой рыцарь, которому в бою отрубили ногу, и потому он не мог даже скакать на коне, долго искал, чем заняться, пока не придумал особый рыцарский орден, члены которого не носили ряс и ничем не отличались от всех остальных, кроме того, что тайно следовали своему уставу, в котором были вот эти знаменитые слова: «К вящей славе Господа», «Все средства допустимы, если во имя великой Цели» и «Штиль хуже самой сильной бури». Они и назвались иезуитами.
– Гм, –
– Правда? – спросил я. – Тогда вы очень молоды, граф.
– Надеюсь, – ответил он скромно. – А вам больше нравится «Все средства хороши…»?
– Если ведут к великой цели, – сказал я сердито. – Не надо, граф, обрывать, не надо!.. Это вообще-то верно. Все средства или почти все хороши и оправданны.
– Или почти все, – повторил он задумчиво, – пустячок, а все меняет.
– Мир меняют молодые, – заверил я. – Старики уже знают, что все молодые… да и старые тоже – дураки, с ними каши не сваришь, все тлен, потому ничего и не делают, а мы знаем меньше, потому беремся и делаем! А что сделали криво или косо – потом поправим. В смысле – потомки поправят, им тоже что-то да надо делать, раз уж природа на них отдохнет, а на дальних еще и оттянется.
– Ну да, – согласился он, – главное, все сломать и сжечь, чтобы место освободить! А потомкам останется совсем пустяк: выстроить новый мир.
– Не выстроить, – огрызнулся я, – а достроить по мелочи. Выстроить и сами сумеем. Готовьте армию к выступлению!.. Как только Кейдан сойдет на берег, его сразу в седло и – в Геннегау. Мы и так засиделись.
Они переглянулись. Альбрехт пробормотал:
– Два дня – и уже засиделись. Ну и требования у нашего сюзерена…
Кейдан еще с корабля увидел шатер и при нем свое знамя короля Сен-Мари, что заставило его забыть даже о морской качке. На землю не сошел, а почти сбежал, роняя достоинство сюзерена Сен-Мари.
За ним едва поспевали Боэмунд и Алан, а я велел послать к нему посыльного с уведомлением, что немедленно начинаем поход на столицу.
Альбрехт напомнил ревниво:
– Пусть добавит, столица сдается без боя. А то король начнет прятаться в задних рядах, а вам же нужно, чтобы ехал впереди?
– Не совсем впереди, – уточнил я, – но на виду.
Альбрехт сказал с нажимом:
– Ваше Величество, вам нужно сменить одежду. Сейчас вы не в бою, хоть и в бой в таком виде не ходят, это же унизить противника, но при въезде в столицу покоренного королевства… вас должны видеть во всем блеске.
Норберт смолчал, но я видел, что начальник военной разведки согласен. Стальграф и рейнграф промолчали, лица суровые и каменные, в глазах полное безразличие к такому важному вопросу.
– Граф, – прервал я, – конечно же, я весьма долго и напряженно размышлял над такими поистине определяющими вопросами, что надеть и что съесть, чтоб похудеть. Второй пока неразрешим, но когда-то над ним будет ломать голову чуть ли не все человечество, а с первым мне дано озарение свыше…
Альбрехт сказал безнадежным голосом:
– Если озарение, то понятно…
– Рад за вас, – сказал я бодро. – Вы угадали, я для этого случая надену полные рыцарские доспехи! И ничего больше.
Лица
– Ваше Величество!
– Тихо, – оборвал я. – Кейдан напялит самое пышное и нацепит на себя все драгоценности, какие у него только есть. Что, не так? И будем как два дикаря.
– И проиграете, – сказал молчавший дотоле Норберт и пояснил: – У вас столько носимого золота не наберется.
– Да, – добавил я саркастически, – а я ж проигрывать не люблю.
Альбрехт пробормотал:
– Вообще-то верно, нужно как-то по-другому…
– Стальная корона! – сказал Норберт.
Стальграф и рейнграф вообще оживились, даже заулыбались, глаза заблестели.
Сэр Чарльз сказал почтительно:
– Если позволено мне сказать свое мнение, не сочтите за лесть, но это великолепное решение.
– И все меняет, – добавил сэр Филипп.
Альбрехт, судя по его виду, уже понял, что да, в некоторых случаях лучше не соревноваться, а как бы уступить, так иногда удается выиграть, да не просто выиграть, а с блеском, в чем-то другом.
– Тогда не отрывайтесь от нас, – предупредил он. – А то всадник в доспехах рыцаря, какие бы они ни были, все равно смотрится просто рыцарем.
– Вы правы, граф, – ответил я кротко. – Кто бы подумал.
Он недовольно хрюкнул, покосился на стальграфа и рейнграфа, понимают ли они, что это такой странный юмор у сюзерена, даже острить, как все, не умеет.
Я угадал, все это увидели, да и что там угадывать, когда просто нет других вариантов: Кейдан облачился, как и принято, в самые праздничные одежды, нацепил золотые цепи с массивными регалиями, украшенными золотом и бриллиантами, а герцоги Боэмунд Фонтенийский и Алан де Сен-Валери, тоже одетые пышно и торжественно, поставили коней рядом, готовые в любой момент взять королевского коня под уздцы и пешком торжественно ввести во двор королевского дворца.
Правда, когда показалась высокая розовая гора, в которой угадывается Геннегау, навстречу выехал главный церемониймейстер королевского двора, властно отодвинул герцогов, а наших с Кейданом коней поставил рядом.
Я всматривался в вырастающую столицу с некоторым трепетом. В какой-то мере Геннегау стал почти родным городом, в нем больше веселья и беспечности, чем во всех остальных столицах, вместе взятых, а я все-таки дитя веселья и беззаботности. И хотя могу, как выяснилось, спать у костра и есть поджаренное на углях костра запачканное пеплом мясо, но все же веселый город мне ближе, хотя и понимаю, что еще веселее и беспечнее было в Содоме и Гоморре.
Город Розового Камня, как я его назвал мысленно, когда увидел в первый раз, вздымается кольцами, расположившись с комфортом на исполинском холме. В самом низу высокая городская стена, тоже из розового камня. Ворот все еще нет, как не было, я отдал было приказ поставить их и укрепить, но потом решил, что это лишит столицу самого южного королевства на северном материке своеобразного очарования и сделает похожей на другие города, угрюмые и настороженные ко всем входящим, отменил втихую, а Вирланд то ли не обратил внимания, то ли не решается преступать традиции.