Ричард Длинные Руки – сеньор
Шрифт:
Гунтер кивнул ему, он вздрогнул, смиренно поклонился издали, а я смотрел на него снизу вверх, хотя он стоит на земле, а я на ступеньке крыльца. Жутко исхудавший, он выглядит просто долговязым, кости торчат, как палки на пугале, весь кожа да кости, однако в плечах таков, что мне пришлось бы раскинуть руки, хоть и Ричард Длинные Руки, шея даже сейчас как ствол дуба, толстые жилы если и похудели, то самую малость, а грудь торчащими мослами выдается вперед, хотя под ним сразу же черная впадина присохшего к спине живота.
Даже одет в дерюги, челядь и одежды пожалела тем, кто сегодня же покинет замок. И понятно почему дали
Гигант поклонился вновь, я благосклонно наклонил голову, мол, изволю соизволить выслушать. Он, ободренный, сказал густым объемным голосом:
– Ваша милость, я не знаю, куда идти. Если дозволите хоть на какое-то время остаться, я не буду в тягость. Могу сторожить ворота, как делают ваши люди…
– Прекрасно! – оборвал я. – Гунтер, проследи, чтобы его одели как следует. Он уже наш, значит – и кормят пусть как реестрового, а не запорожца. Те сами себе добывают…
Они все смотрели на меня молча, исхудавшие, покорные, изможденные, в лохмотьях. Я переступил с ноги на ногу, выпрямился и сказал голосом руководителя правящей партии:
– Здравствуйте, дорогие товарищи! Вы уже знаете, что Великая революция, о которой мечтало все человечество, свершилась, а прежний владелец отошел. Совсем. В связи с его кончиной мною объявлена всеобщая амнистия. Я не хочу разбираться, кто из вас пострадал безвинно, а кого надо бы сразу на виселицу за душегубство. Надеюсь, будете вести жизнь праведную и безгрешную. Говорят, справедливость – превыше всего, но тут я вчера услышал одну дикую идею… обдумал и решил, что в некоторых отдельно взятых случаях в самом деле бывает нечто и повыше справедливости… Это нечто зовется милосердием. Я ныне отпущаю вас с кроткими и смиренными словесами: идите на… гм… и не грешите. Или хотя бы не попадайтесь. Ибо все мы грешны, но не надо, чтобы об этом знали и брали с нас пример. Если все не будем попадаться, то общество вроде бы совсем безгрешное, верно?.. Если кто болен, наш лекарь вас осмотрит… если у нас есть лекарь, конечно.
Гунтер кашлянул, сказал осторожно:
– Ваша милость, можно мне слово?
– Говори, – сказал я милостиво и посмотрел поверх голов, хотя поверх великана смотреть было непросто.
– Ваша милость, ваша страшная слава убивателя Галантлара заставила этих людей сейчас втянуть языки в дальнее место, но у костра говорили всякое… Многим просто некуда идти. Хотели бы остаться, просили похлопотать за них. А что хлопотать, когда в замке не хватает людей? Дураку видно, что вон тот здоровый еще как понадобится, а ваша милость не последний дурак… наверное, хоть больше дерется молотом, а не благородным мечом. Женщинам тоже найдется работа, ваша милость!
Я смерил его подозрительным взглядом, еще бы не нашел работы для женщин, а вот насчет мужчин прав, мы с Сигизмундом и Зигфридом уменьшили численность гарнизона наполовину, надо восполнить. Да если еще сосед со своей родней вздумает мстить за своего ублюдка, то народу потребуется немало. К тому же эти должны чувствовать ко мне хоть какую-то благодарность.
– Хорошая идея, – признался я. – Мне в голову не пришла. Молодец, Гунтер! Хорошо, менеджментствуй и дальше. Все, кто хочет остаться, может. Да, может. Всем найдется работа, всем предоставим не только кров и еду, но и жалованье,
На крыльцо вышла объемистая молодая женщина, круп – как у коня, волосы заплетены в косу, не замужем, значит, спросила громким голосом:
– Ваша милость, на стол подавать?.. А то все остынет.
В желудке голодно квакнуло, одна из кишок безобразно расталкивала других, протискиваясь поближе к пищеводу. Квакнуло громче, я ощутил пустоту не только в самом желудке, но и в кишечнике, после вчерашней драки много сил и калорий истрачено на заживление ран, своих и чужих.
– Подавай, – сказал я. – Сейчас иду.
– А куда подавать? – спросила она.
Я помедлил, замок для меня все еще загадка, наконец сказал мудро:
– Сама реши. Знаешь, раз проявила инициативу, то давай распоряжайся и дальше…
Она смерила меня оценивающим взглядом, я ощутил себя, как бычок на предпродажной подготовке, сообщила:
– Если вы не один, то лучше в общем зале.
– Хорошо, – ответил я легкомысленно. – Это где?
– Да в левом крыле, внизу.
В левом крыле на первом этаже тоже зал, просторный, неопрятный, все грубо и неотесано, будто пещера каменного века, едва-едва приспособленная для жизни. Даже длинный стол, человек двадцать поместится с легкостью, на толстых обрубках, чуть ли не на пеньках, заменяющих ножки.
Я повернулся к Гунтеру, он послушно шел за мной.
– Иди за стол, обсудим, что делать дальше. Позови еще этого, как его…
– Марка? – подсказал Гунтер.
– Да, сенешаля. Он вроде бы неплохо знает замок, да и человек он с виду не самый худший на свете. Ульмана позови, надежный малый.
Гунтер не сдвинулся с места, глаза его изучали мое благородное лицо, что временами становилось то вовсе надменным, как у герцога, то лоховитым, как у пастуха. Кто еще согласился завтракать в нижнем зале за столом, предназначенном для челяди?
– А… священника?
Я задумался, поинтересовался:
– Священника? Ах да, тот толстячок, что распоряжается, как будто хозяин, а я так, пришей кобыле хвост? Впрочем, вся церковь такова… вселенная для нее – строительная площадка для построения комму… царствия Божьего на земле на руинах старого мира, что, собственно, правильно. Что он вообще здесь делает?
Гунтер развел руками.
– Восстанавливает церковь.
– С нею все в порядке?
Гунтер слегка смутился.
– Церковь очень старинная, ваша милость. Но службы в ней не проводились уже столетия. А этот священник раз уж пришел…
Я поморщился.
– Вижу. Пришел самовольно, распоряжается… Нет чтобы прийти ко мне, представиться, предложить услуги. Он, конечно, не парикмахер, но и я, в конце концов, не просто так зашел по дороге… Пока оставим все как есть. Время покажет. Для священника и то немало, что допустили, не повесили сразу. Похоже, он выбрал для себя роль оппозиции, очень удобно, признаю! Ни за что не отвечать, всех винить, прямо русский интеллигент. Надо спросить, кто, по его мнению, совесть нации? Но в любом случае пусть оппозиция будет во дворе, а не за столом. Все равно не угодишь, так чего стараться?