Ричард Длинные Руки – сеньор

Орловский Гай Юлий

С разгону налетел на светильник, но увернулся и пролетел над ним, я раскрыл рот, чтобы заорать, обожжешься, дурилка, крылышки на огне тю-тю, это не пальчик обжечь, но призрачный ребенок даже не заметил огня, хотя на огне светильника можно печь яйца и плавить железо. В самом деле, мелькнула мысль, он одной ногой в том мире, другой в этом: может появляться и наяву, но не сдвинет здесь и пушинку. Но это и хорошо, зато никакая пушинка не сдвинет и его…

Я ощутил облегчение, удивился, не проявление ли родительских чуйств, не рано ли, сам еще не вышел из молокососного возраста. В нашем времени можно и до старости остаться ребенком,

таких никто идиотами не называет, у нас политкорректность в ходу, это называется сохранением идеалов детства до глубокой старости, должно вызывать восхищение.

– Все, – сказал я, – готов!

Молот на поясе, меч за плечами, кинжал в ножнах, амулет и крестик на груди, я подумал, что бы взять еще, почему-то страшновато вот так по замку, хоть и своему, но это такая шутка юмора, насчет своего, это не совсем свой, если я в постель беру меч и молот, да и доспехи складываю рядом на лавке.

Мы двигались по этажам, но не вверх, а вниз, а потом по туннелям, подземельям, наконец светлячок с довольным воплем пролетел сквозь одну из дверей, как будто это она нематериальна. Может быть, подумал я сумбурно, просто сильно разрежен, вот и проходит сквозь материю, хотя это не мое дело разбираться в таких материях, во, уже скаламбурил, хоть и криво, как все у меня, значит, прихожу в себя…

Он запорхал перед массивной стеной, описал круг размером с большой щит, пропищал:

– Здесь!

– Здесь стена, – сказал я. – Что, кольцо в стене?

– За стеной комната, – пискнул он торопливо. – Но дверь заколдована…

– Даже ты не можешь? – спросил я.

Он сказал обидчиво:

– Не сможешь даже ты!

Все верно, подумал я виновато, папа всегда самый сильный и самый умный. Если уж даже я не могу, то чего от ребенка хочу, дубина. Нет во мне родительских чуйств или родительского понимания. Рано мне вообще-то детей заводить. Правда, мы все их заводим, когда… гм… рано. А потом детям врем, что именно так мы все и планировали, не сознаваться же, что проклятая резинка лопнула…

– А дверь где?

– Не знаю, она незрима!

Я отступил к противоположной стене, сказал чаду строго:

– Отыди!

Он радостно пискнул:

– Ого!.. Я еще не видел, как ты этим молотом, но мама рассказывала… ты самый сильный!

– Хорошая у тебя мама, – сказал я. Размахнулся не сильно, а то осколками самого зашибет, в момент броска зажмурился и, едва молот вылетел, сразу же закрылся руками. – Родители должны придерживаться одной версии…

Грохот, камни вывалились на ту сторону, лишь пара камешков упала под ноги. Крылан выметнулся из-за моей спины, молодец, прятался, с разбега влетел в темную дыру. Я вернулся к светильнику и так с теплой тяжелой чашей и оранжевым огоньком в ней заглянул в дыру, кое-как протиснулся.

Комната… кто такие громадные ангары называет комнатами, даже залами, нужен прожектор, чтобы осветить противоположную стену. Я прошелся вдоль стены, отыскал крупную чашу светильника, в три раза больше, чем мой. К стене прикреплено намертво, металлический штырь прямо из каменной глыбы, кто-то показал уровень своей колдовской мощи, хорошо показал, вроде бы пустяк, а показал.

Никто из темноты не бросился с оскаленной пастью и криком «я тебя съем», но во внутренностях стало тяжело и холодно, словно проглотил пролежавшую ночь на морозе наковальню.

Он нетерпеливо танцевал в воздухе, рисовал фигуры, я поднес огонек моего светильника к

фитилю стационарного, тот загорелся нехотя, но затем дал высокий и яркий столб пламени, что осветил немалую часть этого… помещения, чтобы сказать литературно.

– Господи, – вырвалось у меня, – что за кунсткамера?

Светлячок ликующе пискнул:

– Как всего много!

– Нужно не многое, – сказал я наставительно, детей надо учить, – а нужное. Ты не вздумай стать коллекционером! Нестоящее дело. Это для слабых – собирать вещи, пусть даже прекрасные. Ты должен их делать.

Светлячок пискнул:

– Делать? Делать я не умею!

– Тогда ломать, – сказал я твердо. – Ах, и ломать не обучен… Ну, может быть, со временем сумеешь? Хотя бы ломать, это тоже дело. Весь мир до основанья мы… ну а потом, когда поспим, покурим, пообедаем, забьем козла, сходим к Нюрке… Тебе мама не сказала какие-то приметы? А то все перерыть – это же борода до пола отрастет…

Он перестал порхать над массивными сундуками, метнулся в темноту.

– Я помню, мама показывала!

Я повертел головой в поисках факела, не увидел, глаза чуточку привыкли, а светлячок вроде бы дает света, пусть немного, но видно, чтобы не наступить на змею или прыгающую мину.

Я пробирался между сундуками, узлами, странными конструкциями, похожими на двигатели внутреннего сгорания, только огромными и украшенными по металлу тиснеными монограммами и вензелями. Под стеной огромные стеллажи с разного вида тиглями, ретортами, кувшинами медными и глиняными, а также хрустальными шарами размером от лесного ореха до крупного арбуза.

Светлячок, надо бы ему имя, завис над массивной металлической шкатулкой. Она дремала посредине металлического стола, но не просто обшитого жестью, как слесарные, а на столешнице толщиной в три пальца. Металл холодно поблескивал. Светлячок от усердия раздулся, светил изо всей мочи, но края стола я не видел, только середину, и только эту шкатулку. Сердце колотилось часто-часто, шкатулок я уже насмотрелся, но это единственная, что словно бы попала сюда из другой эпохи: без старательно нанесенных гербов, вензелей, без выдавленных львиных морд, без парящих корон и вздыбленных коней, без орлов с гордо распростертыми крыльями…

И что еще заставило перехватить дыхание: ни висячего замка, ни даже дырочки для замочной скважины. Как будто шкатулка открывается по секретному слову или же срабатывает прибор, считывающий узор на пальце. Или сетчатку глаза.

– А как ее открыть? – спросил я шепотом.

– Мама сказала, что кольцо богов здесь, – ответил крылатый малыш.

Он вздохнул, свечение сразу уменьшилось, но все равно хватало, чтобы освещать шкатулку и середину стола. Я оглянулся, далеко-далеко, отделенный тьмой, полыхал зажженный мною светильник. Края дыры в стене щерились осколками, как оскаленные зубы огромного каменного зверя. Вот полезу обратно, а оно ка-а-ак стиснет челюсти…

Я тряхнул головой, повернулся к шкатулке. Может быть, прошлый хозяин поставил тут мину? Может быть, крышка от прикосновения откинется, а мне в морду ядовитый газ? Или даже крышка не откинется, но газ или ядовитая стрела меня достанет. Могут быть тысячи других ловушек, но придется рискнуть…

Внезапная мысль пришла в голову, я спросил торопливо:

– Ты можешь заглядывать вовнутрь?

Он сказал в некотором затруднении:

– Да, но…

– Что?

– Мама сказала, что это нехорошо.