Ричард Длинные Руки – виконт
Шрифт:
— Не смотри на меня так. Пойдем, но только чтобы держался со мной рядом, как пекинесик!
Смит вздохнул.
— Почему мы можем отказывать людям, но редко когда откажем собаке?
— Собакам отказывать труднее, — согласился я.
— Видать, Господь их любит, — заключил он.
— И нам тоже вложил любовь, — закончил я. — Бобик, рядом! Не отставать, в сторону не удаляться! Ты у меня сейчас болоночка. Пудель! Все понял?
Пес ликующе запрыгал, все понимает, свиненок, я толчком послал Зайчика в сторону ворот. Простой народ с раннего утра усеял склоны холмов, между которыми турнирное
Герольды протрубили, и глашатай прокричал добавочные требования к участникам: меч должен быть шириной не уже чем в четыре пальца, это чтобы не прошел сквозь узкую щель забрала, обязательно затуплен с обеих сторон, рукоять не длиннее руки, обязательно с чашкой для защиты кисти. По указанию короля толщина и вес мечей будут проверены судьями перед схваткой, все мечи должны иметь клеймо…
Сэр Смит выслушал, кивнул.
— Ширина меча — да, это проверять будут, но чтобы затупить свои мечи… гм… на прошлом турнире не прошло, а когда потребовали такое на турнире в Гельсинберге, то половина рыцарей отказалась участвовать и тут же уехала.
Глашатай прокричал насчет шпор, мол, длинные тут же сорвут в свалке. А короткие уцелеют, и еще полукафтаны должны быть плотно подогнаны по фигурам, чтобы не спрятать добавочное оружие…
— За этим проследят, — согласился сэр Смит. — И судьи, и колдуны, и священники. Каждый хотел бы протащить что-то свое, но не позволять такое же другим, так что ничего тайного не будет. Ну… почти ничего.
На просторной площадке народу, как грязи в лавке дешевых товаров. Перед нами вынужденно расступились, да и как не расступиться, когда огромные кони прут, как ледоколы через мелкую шугу. Сэр Смит, стараясь быть полезным, провел меня к деревянному ограждению, за которым должны выстраиваться перед боем рыцари.
Послышались удивленные крики, в нашу сторону тяжело тащился конный отряд, а когда заметили ожидающих их зрителей, попробовали пустить усталых коней галопом. Те согласились на рысь, но тут же перешли на грунь и следом — на шаг.
Всадники, дотоле растянувшиеся цепочкой, при виде множества знатных людей попытались собрать отряд в кулак. Передние придерживали коней, задние подтягивались. Один вскинул к губам рог, воздух прорезал чистый звенящий звук, красивый и торжественный, словно пропела серебряная труба. Так звучат, я уже знал, в умелых руках охотничьи рога.
Передние всадники подъезжали с развернутыми знаменами, в глазах рябило от золотых львов на красном шелке, грифов и грифонов, тускло блестели омытые дождем шлемы и панцири. Рыцари держат копья кверху, и сейчас, когда едут тесно, касаясь друг друга стременами, над головами застыла, почти не покачиваясь, устремленная в небо стальная длинная щетина, а всадники выглядят самой несокрушимой силой, которую когда-либо видел.
— Все-таки добрались, — сказал сэр Смит со вздохом. — А говорили, что не отпустят, в их землях какая-то война… Но к черту войны, если из-за них приходится пропускать турниры!
— Кто это?
— Впереди братья Торвальдсоны, — объяснил он вполголоса. — Буйволы, а не люди!
— Такие
— Могучие, — сердито отрезал Смит. — В мире все решает сила, а не мудрость! Сила и отвага. Я просто не думаю, что на турнирном поле найдется герой, кто сможет выдержать их натиск.
Я поинтересовался коварно:
— Даже Ланселот?
Сэр Смит отмахнулся.
— Что Ланселот? Кто спорит, о нем слава по всем королевствам, но Ланселот — герой-одиночка. Но королевский турнир только начинается схватками одиноких рыцарей, потом пары, а в конце — грандиозная схватка двух отрядов! И победит тот, в котором окажутся братья Торвальдсоны… Пойду-ка я готовиться к схваткам, сэр Ричард. Обидно, меня никто не вызвал!.. Гнушаются поединком с незаконнорожденным, сволочи… Ничего, сами от перчатки, брошенной в рыло, не увернутся. А там Господь дарует победу тому, что больше упражнялся, а не папенькины наряды примерял…
Я прислонился к ограде, наблюдал с интересом за гарцующими всадниками. С утра начинали собираться тучи, но ветер разметал их в клочья, и сейчас яркое солнце залило радостным светом турнирное поле и окрестности. Народ, как причудливые цветы, испещрил склоны холмов по обе стороны площадки, на арену начали выезжать одиночные всадники. Народ взрывался ликующими воплями, и даже те, которые выехали просто покрасоваться, вынужденно брали копья и устраивали схватки.
Ко мне подошел крупный мужчина в добротной одежде бывалого воина, только что без доспехов, отвесил короткий поклон.
— Оливер Дензел, — назвался он, — один из помощников маршала. Сэр, позвольте помочь вам. Я вижу, вы не определитесь, где занять место…
— Да отсюда неплохой вид, — сообщил я.
Он улыбнулся.
— Вы явно из глубинки. Для благородной публики отведены с обеих сторон поля по четыре ряда крытой галереи. А здесь по большей части простолюдье. Вам по рангу надлежит быть там…
— Прошу простить, — сказал я вынужденно, — я в самом деле из медвежьего угла.
— На галерее для благородных, — подсказал он вполголоса, — немало красивых женщин, по большей части — молоденьких.
— Спасибо, сэр Оливер, — поблагодарил я, — вы очень заботливы.
На галерее для благородных в самом деле множество красивых женщин — молоденьких, ярких, стреляющих живыми глазками в каждого проходящего или проезжающего молодого рыцаря. Здорово видеть со стороны, как все мы выпячиваем нижние челюсти, вздуваем грудные мышцы и выкатываем глаза. Все стараемся выглядеть надменнее и устрашающее. Пока еще то время, когда мужчины стараются выглядеть мужественными, а красить волосы и ногти станут, слава богу, очень не скоро.
На меня тоже обращали внимание, но я читал в глазах женщин некоторую прикидку. Дескать, этого бедного рыцаря если одеть как следует да обучить смотреть на всех свысока, он будет ничего, даже очень ничего…
Я сел поблизости от компании таких же благородно-голоштанных. Все вскакивают и выкрикивают боевые кличи сражающихся, в глазах голодный блеск, не все здесь богаты, чтобы приехать на годном для турниров коне, но каждый болеет либо за сюзерена, либо за более удачливого друга, а кто и просто выбирает для себя «своего» по симпатии к цветам конской попоны или крою рыцарских сапог.