Ричард Длинные Руки — властелин трех замков

Орловский Гай Юлий

Я ощутил на себе его пристальный взгляд, затем Рудольф ушел в сторону спящих волов, у костра как из-под земли возник Асмер. Невысокий, тонкий, смуглый, он снова улыбнулся так же молча и загадочно, исчез. На фоне светлеющего звездного неба его фигура тоже показалась исполинской. В той стороне стукнули копыта. Я приподнялся на локте, Рудольф пинками поднимал волов. В повозке распахнулся полотняный полог. На землю неловко слез высокий, сутулый, очень худой человек, с неопрятными седыми волосами, обширной лысиной. Лицо его показалось мне острым, как лезвие топора, глаза посажены близко к переносице. Нос, как клюв, губы тонкие, злые,

кожа желтая. Он сразу закашлялся от свежего утреннего воздуха, на губах появилась кровавая пена. Даже в слабом рассвете было видно, что лицо посинело. Но для меня имела значение только его одежда: длинная до земли сутана или ряса, черная, по которой сразу узнаешь попов, неважно какой конфессии.

Его острые злые глаза воткнули в меня взгляд с такой силой, что я ощутил покалывание. Я невольно поднялся, он подошел быстрыми шажками, согнутый, похожий на коршуна.

– Ты? – сказал он пронзительным голосом. – Это тебя наши недоумки увозят отсюда?

Я поклонился.

– Им виднее.

Он всмотрелся в меня, глаза его расширились. Он побледнел, отступил на шажок. На лице проступила гримаса страха. Оглянулся, будто ища помощи, вскрикнул еще визгливее:

– Недоумки!.. Кого вы пригрели?

Подошел Бернард, угрюмо посмотрел на меня, на священника.

– Отец Совнарол, если бы не он, то принцесса… гм…

Священник заявил громогласно:

– Бывает, лучше погибнуть от когтей Тьмы, чем принять от нее руку помощи!

Бернард поморщился, но посмотрел на меня вопросительно. Появился Ланзерот, за ним Рудольф. От меня ждали ответа, я переступил с ноги на ногу, жалко улыбнулся, развел руками:

– Ну какая из меня Тьма?

Священник взвизгнул:

– Я вижу!.. Я зрю! Меня не обманешь, прихвостень Сатаны!.. Я зрю за твоей спиной клубы Тьмы, кривляющиеся рожи бесов, слышу их хохот!.. Принюхайтесь, разве не слышите, слепцы, запах серы и адской смолы? Не чувствуете дыхание ада?

Бернард и Ланзерот разом перекрестились, а Рудольф еще и пробормотал молитву. Только Асмер смотрел на меня с сочувствием, но помалкивал. И тут снова полог отлетел в сторону, из повозки выпрыгнула легко и красиво принцесса Азаминда.

Сердце мое, окаменевшее уже давно, задрожало жалко, встало на задние лапки. Сейчас все женщины стремятся быть еще сексуальнее, сексапильнее, эротичнее, порочнее, откровеннее, натуральнее, фабрики и заводы пашут в три смены, создавая эротичные мази, духи, дезодоранты, научно-исследовательские институты ломают головы, чтобы сделать еще эротичнее и сексуальнее, а я смотрел на это воплощение чистоты и непорочности, грудь моя разорвалась с треском, я чувствовал, как забилось окровавленное сердце, как ему захотелось служить, подчиняться, быть в плену этой чистоты и целомудренности.

Безукоризненное аристократическое лицо с нежной белой кожей, несмотря на палящее солнце, вздернутые тонкие брови, удивительно красивые арки, крупные синие глаза в обрамлении длиннющих, как стрелы, ресниц с загнутыми кончиками, красивый рот и водопад золотых волос, что крупными локонами падают по плечам, падают и падают, солнечные зайчики скачут в каждой пряди.

Ее золотые волосы были красиво перехвачены на лбу голубой лентой, сзади падали роскошной волной на спину. Она подбежала к нам, лицо раскраснелось, глаза полыхали гневом.

– У меня тоже есть чутье! – сказала она резко. – Да, он какой-то странный… Но он пришел нам

на помощь, не думая о себе. И я не считаю, что это было нарочно, чтобы внедрить в наш отряд… врага!

Священник затрясся, глаза полезли из орбит. Назревала ссора, но Бернард воздел обе ладони, широкие как весла галеры, сказал густым медвежьим голосом:

– Мы этого парня возьмем с собой до ближайшего села, куда не дотянутся руки Морвента. Это устроит всех?

Священник хрипел в ярости, глаза его испепеляли меня. Ланзерот окинул меня недоброжелательным взором, но не снизошел до брани, повернулся и пошел в сторону коней.

Бернард посмотрел ему вслед, сказал торопливо:

– Пора запрягать. Мы что-то задержались.

Все, даже принцесса, отправились к волам, запрягали и взнуздывали коней. Седлали, затягивали на их брюхах широкие ремни. Я отступил в сторонку, чувствуя себя жалким и ненужным. Я и в турпоходе не умел натянуть палатку, ловить рыбу, варить уху, а здесь все суетятся слаженно. Все, как муравьи, делают одно общее важное дело.

Неслышно появился Бернард. Буркнул неприветливо:

– Возьми одну из запасных лошадей.

– Ка… какую? – спросил я, запинаясь.

– Да любую, – ответил Бернард. – У наших коней крепкие спины.

К счастью, Асмер помог выбрать крепкого гнедого жеребца, спросил, умею ли верхом. В голосе звучала такая насмешка, что я, вспыхнув до корней волос, ответил, что умею, хотя за всю жизнь только дважды взбирался на конские спины. Больше просто не приходилось. Разве что когда в ту единственную поездку в подшефный колхоз купали лошадей, забирался на спину, даже устраивали гонки, но то без седла, на мокрых конях, недолго… А сейчас я взобрался на огромного коня, сильного, выносливого, это видно сразу, достаточно только взглянуть на сухие жилы, тугие мышцы.

В повозку запрягли шестерых волов. Ланзерот и Бернард помогали Асмеру и Рудольфу, но потом те остались с телегой, а Ланзерот и Бернард поехали впереди. Принцесса исчезла в повозке. Я подумал, что принцессу могла бы повезти и коза, а шестеро волов – чересчур, но смолчал.

В лесу по обе стороны тропки пошли, отступая за спины, спокойные, уверенные в себе деревья, не знающие пожаров, топоров дровосеков. За их спинами белели березки, прижимался к земле темный ельник. Я старался удержаться в седле, присматривался к своим спасителям. Все в железе, тяжелом и неудобном. Правда, только Ланзерот в металле от макушки и до пят, даже на руках не латные рукавицы, а настоящие перчатки, разве что с внутренней стороны тонкая ткань, иначе хотел бы я посмотреть, как удержит меч, а Бернард и Рудольф всего лишь в панцирях, надежно закрывающих грудь и спины, железо надето поверх кожаных камзолов. Оба в толстых кожаных штанах, таких же чулках из потертой кожи, даже башмаки такого же цвета, словно все из одного куска кожи.

И хотя Бернард спас мою шкуру, я его инстинктивно сторонился. У него вид человека, который на все перед собой смотрит как на препятствие, которое нужно повергнуть, сломать, растоптать, а я, человек эпохи консенсуса, напротив – избегаю конфликтов любой ценой. Ну, не любой, это так говорится, я все же пока не готов по первому окрику встать в известную позу и стараться получить удовольствие, но все же если есть возможность избегнуть конфликта, я заранее выберу нишу, втянусь туда и предпочту наблюдать на экране ящика в виде репортажа из «горячих точек».