Ричард Длинные Руки – властелин трех замков
Шрифт:
Я быстро взглянул на подобравшегося Клотара, первый меч Маркварда даже голову наклонил, будто сейчас бросится с ревом и поднимет врага на рога. Возможно, Грубер в самом деле скоро станет правой рукой герцога. И тогда его уже не достать…
С Грубером, похоже, еще двое из его отряда, хотя, возможно, я и ошибаюсь, однако только двое отличаются и загорелыми лицами, и более пестрой одеждой, и той смесью вольницы и в то же время почтением перед именитыми вельможами. Остальные в свите герцога похожи на самого герцога бледностью, изнеженностью, порочными испитыми
Брат Кадфаэль с недоумением, а затем растущим неприятием смотрел на сопровождающего свиту епископа: толстого, обрюзглого, с багровым лицом пропойцы. На лице епископа явственно отпечатались все существующие пороки, начиная с простого чревоугодия и заканчивая чем-то вообще невообразимо грязным, за что душе вечно гореть в геенне огненной.
Герцог произнес громко:
— Дорогой Траумель, до турнира в Каталауне, куда мы направляемся, осталось каких-нибудь полсотни миль, так что мы изволим остановиться в вашем замке на несколько дней. Надеюсь, вы примете нас со всем своим добросердечием, радушием… и мои друзья никогда и ни по какому поводу не услышат отказа!
Траумель побледнел, через силу выпрямился Я видел, как он замедленно поклонился, старый барон понимает, что в первые же часы гости изгадят весь замок, перепьются, начнут калечить слуг, насиловать не только служанок, но и всех женщин, которые им приглянутся, а герцог уже наслышан о его трех дочерях…
— Да, — произнес он мертвым голосом, — мой замок к вашим услугам, мой лорд.
Герцог окинул его насмешливым взглядом.
— Что-то вы плохо выглядите, барон. Идите в свои покои, отдыхайте. Не беспокойтесь, я сам позабочусь о себе и своих друзьях.
Барон снова замедленно поклонился:
— Как скажете, ваша светлость.
Он повернулся, сделал несколько шагов к двери, а когда дворецкий распахнул перед ним дверь, герцог окликнул, словно только что вспомнил:
— Ах да… у меня есть вопросы, но я не стану вас утомлять. Лучше пришлите ко мне вашу старшую дочь. Я займу апартаменты в здании для гостей.
Барон повернулся, лицо совсем белое, прошептал потерянно:
— Но, мой лорд… Она не сможет…
— Почему?
— Она… она…
— Что с нею?
— Она больна…
Герцог нахмурился.
— Больна? Именно в день моего приезда?.. Жаль, тогда пришлите среднюю дочь. Я, правда, собирался пообщаться с нею после старшей, но что ж, пойду вам навстречу…
На барона тяжко было смотреть, его шатало, по лбу потекли крупные капли пота, одной рукой ухватился за сердце.
— Но… мой лорд…
— Что, — сказал герцог, — и она больна?.. Тогда начнем знакомство с младшей!.. И на этот раз никаких болезней. Идите!
Он как выстрелил приказом, и мощь голоса оказалась такой, что барон покорно вышел, а дворецкий с непроницаемым лицом закрыл за ним дверь. Герцог повернулся к нам. Слева подошел Грубер и что-то зашептал, указывая глазами на меня и моих спутников.
Герцог спросил резко:
— А это еще кто такие?
Брат Кадфаэль выступил вперед, смиренно поклонился и произнес сладким ангельским голосом:
— Мы —
Герцог поморщился, я видел, что ему больше всего хочется велеть нам выметаться в ночь, чтоб и духу нашего здесь не было, но Грубер настойчиво нашептывал, указывая взглядом, герцог наконец нахмурился, лицо стало злым, взгляд заострился и стал похож на луч лазера, который фокусируется до гиперболоидной линии.
Рядом тревожно дышит Альдер, ведь герцогу стоит сказать слово, и нас сомнут, а он вот-вот скажет, я торопливо сделал шаг вперед, привлекая к себе внимание, сказал громко:
— Именем рыцарства обвиняю герцога Клондерга в попрании основ рыцарства!.. И требую немедленно изгнать его из рыцарского сословия как запятнавшего честь оного…
Всеобщее молчание было ответом, первым опомнился и взвизгнул епископ:
— Как ты смеешь?
— Не я, — ответил я громко, — я всего лишь просто странствующий рыцарь. А смеет Устав Рыцарства! В нем сказано, напоминаю тем, кто подзабыл: «…кто обложил свои земли новым налогом, отчего простой народ терпит лишения, торговля замирает, — да будет наказан публично… Пьяницы и сварливые к турнирам не допускаются, а из турнирного общества изгоняются вовсе… Кто ведет не достойную рыцаря жизнь, существуя ленными доходами, вредит соседям и дурными поступками порочит благородное сословие — да будет побит и изгнан…»
Снова страшное молчание, что вот-вот разразится такой грозой, что рухнут небеса, епископ возопил:
— Да как ты… Ты сам кто?
— Рыцарь, — повторил я. — И еще: «Кто подделает печать свою или чужую, злоупотребит, нарушит, даст ложную клятву, похитит что-то, притеснит бедного, вдову или сироту, отнимет у них собственность, вместо того чтобы им помочь, поддержать их и поберечь, — да будет побит и изгнан…» Все наслышаны, что герцог Клондерг облагает земли новыми налогами, что пьянствует, ведет не достойную рыцаря жизнь, вредит соседям… А разве сейчас он дурным обращением с хозяином замка не порочит наше благородное сословие? Я приговариваю его от имени рыцарства к побитию и изгнанию…
Все онемели от такой наглости, лицо герцога налилось дурной кровью, он задыхался, хватал себя пальцами за ворот, в глазах безумная ярость и жажда немедленно убить меня боролась со страстным желанием долго и мучительно сдирать с живого кожу, заливать в глотку кипящее олово, вытягивать жилы, посадить на кол, распороть живот и неспешно вытаскивать кишки…
Глава 16
Гигант, который двигался по правую руку от герцога, тяжело, как гора, шагнул вперед, массивный и чудовищный. Два шрама, что проходили по правой щеке, начали подергиваться. Перья на шляпе грозно раскачивались. Каменные плиты подрагивали под его весом, он шел на меня, как танк, намеревающийся раздавить зайца.