Ричард Длинные Руки – воин Господа
Шрифт:
– Ваше Величество… это правда? Разве не принцесса Азалинда ваша наследница?
Шарлегайл сделал слабый жест рукой. В горле у него клокотало. Глаза Зингильды гневно сверкнули, но слова потонули в громовом хохоте Сира де Мертца:
– Принцесса?.. Ох-хо-хо!.. Это та девка, которую пятеро мужланов привезли из каких-то срединных деревень?
Ланселот вскипел, рука метнулась к мечу.
– Ублюдок, – процедил он холодно, – ты осмеливаешься это сказать вслух?
Рыцарь захохотал.
– И громко, – сказал он с удовольствием. – И во весь голос.
Он не успел закончить – удар бронированного кулака сотряс его, как дерево, в которое попал валун. Ланселот стоял взбешенный, бледный от гнева. Рыцарь медленно поднял руки к подбородку, потрогал. В глазах вспыхнула ярость. Не отрывая взгляда от лица Ланселота, сделал повелительное движение в сторону. Появился оруженосец, мигом подал шлем и меч.
– Сэр Ланселот, – сказал рыцарь свирепо, – вы нанесли мне оскорбление. И сейчас поплатитесь.
Ланселот отступил на шаг, давая дистанцию, в правой руке появился меч. Бернард с готовностью подал щит. Глаза Ланселота с холодным презрением смерили противника с головы до ног и обратно.
– Я к вашим услугам.
Асмер сказал торопливо у меня за спиной:
– Надо их остановить!.. Ланселот еще не оправился от ран. А этот Сир де Мертц… он всюду ищет повод для драки. И всегда побеждает. Всегда!
Ланселот и Мертц с мечами наголо пошли по кругу, изучая друг друга. Мне казалось, что должны ринуться сломя голову, ведь только что кипели яростью, но христианские рыцари в самом деле – это дисциплина, а не сраные, как сказал тертый Бернард, берсерки…
Мертц наконец шагнул вперед, движения были легкими, отработанными долгими упражнениями и настоящими схватками. Шлем скрывал лицо, только глаза видны в прорезе забрала, да и те смотрят лишь над самым краем прочного щита.
Мечи звонко сшиблись в воздухе, но первый удар был легким, затем снова и снова звон, удар, шарканье сапог по каменным плитам. Наконец Ланселот сделал выпад, но Мертц легко парировал, сам стремительно метнулся в атаку, нанес три быстрых удара, однако Ланселот принял на щит, на лезвие меча, в свою очередь ударил в голову, что Мертц хоть и с трудом, но отбил.
Снова закружили по каменному пятачку, мечи блестят, дыхание срывается частое, но не от усталости, каждый нагнетает в себе взрывную ярость, что утраивает силы. Наконец Мертц снова пошел в быструю атаку. Ланселот отступил под яростным натиском, но я видел, как его меч блеснул у самой груди Мертца, послышался легкий скрежет металла по металлу. Я ожидал, что лезвие вспорет доспехи, как консервный нож, но на блестящем металле не осталось даже царапины.
Ланселот отпрянул, но недостаточно быстро: с плеча от удара слетела защитная пластина. Лицо рыцаря дрогнуло, он даже закусил губу от боли. Отступил еще и еще, закрываясь щитом, а правую руку явно берег, но когда Мертц нажал, Ланселот пригнулся, сделал невероятный пируэт, его меч срубил кончик щита Мертца и достал его в бок. Снова я ожидал скрежета, уже видел, как в таких случаях меч Ланселота вскрывал
Я видел его прищуренные глаза. Похоже, догадался, что за доспехи на Мертце, но гордость не позволяет заявить об этом вслух. Страшится, что обвинят в трусости, даже не обвинят, а подумают… нет, даже могут подумать, и теперь из-за своих сраных комплексов рыцарства ведет неравный бой с… нерыцарем.
Что за дурь, подумал я злобно, эти рыцарские замашки, предрассудки, обеты, страхи, запреты, когда вторая сторона их не соблюдает?
Ланселот пятился, его сверкающий меч едва успевал парировать удары, что сыпались с разных сторон. Мертц наступал, наступал, наступал, Ланселот уже прижат спиной к толпе, где стою я…
Выхватив меч, я направил его острием в наступающего Мертца.
– Погоди, ублюдок, – сказал я громко. – Ты хотел выиграть по своим правилам?.. Но ты получишь мои!
В тронном зале все замерло. Я сам впервые увидел лезвие своего меча. Длинное, узкое, без всяких украшений и знаков на металле, оно холодно и ясно блистало, тонкое, с невероятно острой бритвенной кромкой, немыслимой и нелепой в мире, где рубят по толстому железу и лезвия мечей давно стали походить на лезвия топоров, а то и колунов.
Мертц посмотрел на мой меч, потом на меня, снова на меч. В прорези шлема что-то изменилось, но огромный рыцарь повел головой, увидел, как смотрит женщина в зеленом платье, от него пахнуло волной стыда и злости, он прорычал, как свирепеющий лев:
– А это еще что за тварь?
– Это тот, – сказал я громко, – кто поставит тебя на колени перед принцессой!
Он зарычал и бросился на меня с поднятым мечом. Я подставил свой, одновременно выставил щит, парировал, а когда Мертц сделал хороший замах, целясь в мою голову, я с силой пнул его ногой в бок.
Невиданный в рыцарском мире удар швырнул его навзничь. Тяжелые доспехи приковали к земле, он с трудом перевернулся, встал на четвереньки. Я подошел и саданул его сапогом в морду. Получилось не так хорошо, как хотелось, все-таки шлем с забралом, но, кажется, решетка прогнулась и вмялась ему в зубы. Я ударил еще раз, с удовольствием услышал хруст. Он упал на бок, перевернулся снова, опять встал на четвереньки, я пару раз ударил в живот, но там прочный панцирь, снова погнал его пинками, стараясь бить в голову.
Он поднимался на четвереньки, я ударом кованого сапога сбивал на пол, опрокидывал. Он поднимался снова, а я снова бил в эту звериную морду, закрытую шлемом. Оттуда кровь уже не капала, а плескала струями.
Когда он упал и остался лежать, растопырив руки, я спохватился, отступил, крикнул:
– Вставай, трус!.. Надеешься отлежаться?
В зале нарастал ропот. Я не знал, на кого он направлен, злость ходила во мне кровавыми волнами, я ненавидел их всех, а особенно эту сволочь со львами на щите.