Ричард Львиное Сердце: Поющий король
Шрифт:
Еще Ричард увидел свои руки, по локоть запачканные кровью. Кровь стекала по бокам лошади и по рыжим сапогам из оленьей замши. Кровью были перепачканы и желтые брэ. Белоснежные края сорочки, выглядывающие из-под черной туники, стали красно-бурыми.
— Слава королю Англии! — воскликнул первым король Филипп. — Ты спас нас, Уино, от верной гибели. Это была ловушка.
— За мной! Нас ждет теперь битва в нашем лагере! — отдышавшись, рявкнул Ричард.
— Слава великому государю Львиное Сердце! — громко закричал граф де Дрё.
— Ао-о-о-ой! — заревели две сотни глоток.
— See the conqu’ring hero! — воскликнул сэр Леонард Глостер, и лишь теперь, взглянув на его разбитое лицо, Ричард узнал в нем того самого рыцаря, который приветствовал сим восклицанием его в день прибытия в Мессину.
Взмахнув левой рукой, Ричард пришпорил лошадь и, беспрепятственно выскочив из ворот Мессины, повел своих рыцарей и короля Франции прочь от города — к лагерям, туда, где разгорелась новая битва. Правда, мессинцы, теснимые доблестным бароном Меркадье, а также графом де Баром и англичанами во главе с Генри Ланкастером, Джоном Эйвоном, Джоном Онриджем и многими другими отважными воинами, уже дрогнули и, теряя немало убитых, отступали от долины, в которой находился греческий монастырь и окружающий его лагерь крестоносцев. А при виде короля Ричарда, перепачканного кровью, высоко вздымающего над головой кровавый меч, они и вовсе предались отчаянию, побежали кто куда, Их гнали и убивали в спину, усеивая окрестность бездыханными и стенающими телами.
— Победа! — крикнул барон Меркадье, когда Ричард приблизился к нему. — Ваше величество! Вы целы и невредимы! А мы боялись, что подлые мессинцы взяли вас в плен.
— Чтобы взять меня в плен, меня для начала надо убить, — ответил Ричард. — Барон, я вижу, вы прекрасно отличились, отражая нападение зарвавшихся сицилийцев. Думаю, нам теперь не составит большого труда взять город в свои руки и подвергнуть его заслуженному наказанию. Вперед! Не нам, не нам, но имени Твоему!
Воинство, окрыленное успехом, весело рванулось на город и вошло в него, что называется, на головах врагов. Ричард уже не скакал впереди всех, прекрасно понимая, что истинный государь вовсе не должен постоянно превосходить храбростью своих главных полководцев, иначе они станут обижаться, что вся слава достанется ему одному. Однако нельзя было не заметить и того, как король Франции оттянул свои войска, уступая воинству Ричарда Львиное Сердце право войти в город первым и, следовательно, подвергнуть себя наибольшей опасности.
Правда, такой уж сильной опасности и не было. Видя, что на каждого убитого крестоносца приходится девять-десять мертвых мессинцев, граждане Танкредовой столицы быстро сдавались на милость победителям. Лишь самые отчаянные смельчаки, в основном потомки норманнских семейств, продолжали оказывать сопротивление. Но и их часы были уже сочтены. Когда солнце, весь день сиявшее в безоблачном небе, стало клониться к западу — туда, откуда из Палермо мессинцы тщетно ожидали прибытия Танкреда с большим войском, — город оказался полностью в руках крестоносцев.
Глава седьмая
БЕРЕНГАРИЯ
Закат пылал медью в рыжих волосах короля Англии, отблески его запутывались в кудрях короля Франции. Оба монарха медленно двигались на лошадях по улицам Мессины. Кругом творилось законное с их точки зрения безобразие. Пьяные от вина и победы крестоносцы грабили дома, громили то, что не могли унести с собой, рычали охрипшими от крика голосами, убивали тех, кто не выражал должного трепета или, наоборот, слишком противно верещал от страха.
— Отвратительное зрелище, — морщился Филипп-Август.
— «Упоительно прекрасное зрелище», сказал бы на ваше замечание Бертран де Борн, — отвечал королю Франции король Англии. — Что касается меня, то я располагаюсь где-то посередине между твоим и его мнениями о том, что нам теперь приходится наблюдать.
Из узкой улочки они выехали на широкую площадь. Здесь грабеж и насилие кипели с утроенной силой и страстью. Взор Ричарда уперся в голую задницу одного крестоносца, прямо на мостовой разложившего молодую женщину и с упоением ее насилующего. Желтый осенний листок прилип к этой голой заднице, из-под плеча насильника виднелось лицо жертвы, скорчившееся не то от муки, не то от сладострастия. Вместе с брезгливостью в Ричарде шевельнулось смутное желание. У него давно не было женщины.
— Эй, любезный! — крикнул Филипп-Август, — Добро ли ты делаешь, занимаясь гнусным блудом в присутствии двух величайших государей?
Тот и ухом не повел, до того ему было сейчас хорошо.
— Оставь подлеца, — сказал Ричард. — Ты видишь, Филу, его палица, лежащая рядом, перепачкана кровью. Быть может, эта кровь пролита в честном бою.
— Скорее всего, это кровь мужа или брата этой несчастной женщины, — гневаясь, промолвил король Франции, но, словно в насмешку над ним, из-под плеча насильника вырвалось из уст жертвы:
— Ancora uno pezzo! Ancora! [41]
Ричард, откинувшись назад и вознеся лицо закатному небу, от души громко рассмеялся. Лишь его громкий смех заставил насильника вскочить. Он схватился за свою палицу, но тотчас и остыл, увидев, кто над ним потешается. Другое дело жертва. Она явно осталась недовольна тем, что надругательство над ней оборвалось, и выкрикнула Ричарду:
— Perche ridi, facca di merda? [42]
41
Еще кусочек! Еще! ( ит.)
42
Что ты смеешься, дерьмовая твоя рожа? ( ит.)
Это вызвало в Ричарде еще больший взрыв хохота. Король Франции, изобразив на лице крайнюю степень раздражения, поехал прочь. Ричард, продолжая смеяться, последовал за ним в окружении свиты. В этом смехе выбрасывались все волнения сегодняшнего дня, вся кровь и весь ужас.
— Мне кажется, пора пощадить мессинцев, они уже достаточно наказаны, — произнес Филипп-Август мрачно.
— Нет, — прерывая хохот, отозвался Ричард. — По-моему, мессинцы недостаточно удовлетворены и хотят еще кусочек.