Ричард Львиное Сердце: Поющий король
Шрифт:
Стоя на пристани возле сходней, Ричард в последний раз обнялся с Робером де Шомоном. Только ему король мог доверить власть на острове, и отныне Кипр становился вотчиной ордена Храма, хотя внешне властителем был назначен Гюи де Лузиньян: А вернуться сюда Ричард непременно намеревался. «Освободив Иерусалим, мы сразу приплывем сюда, к нам», — пообещал он своей драгоценной Беренгарии.
— Ну, прощай, милый Робер, — молвил Ричард, обнимая старого тамплиера, с коим впервые расставался за последние пару лет. — К зиме я приплыву к тебе, и мы вместе отпразднуем освобождение Гроба Господня. Береги нашу Базилею Кефалию.
— До свидания, эн Ришар, — едва сдерживая слезы, отвечал Робер. — Храни вас Господь. Я буду молиться за вас всей душой. Не беспокойтесь о Кипре — здесь для вас всегда будет готово надежное убежище.
— Долгие прощания — лишние слезы! — хлопнул король тамплиера по плечу и быстро взбежал по сходням на свою галеру, где ждала его Беренгария, на сей раз по праву жены плывущая вместе с мужем. Он тотчас весело поцеловал ее в обе щеки, помахал рукой Роберу, королю Гюи, Боэмунду, сладостному Кипру, подарившему ему так много счастья. Громко крикнул: — Отчаливаем!
Тотчас корабль, как конь, в нетерпении ждавший шпор, прянул и быстро потек от пристани, а все, кто остался на берегу и махал рукой, провожая короля Англии Львиное Сердце, стали стремительно уменьшаться, и вот уже не разобрать было лиц…
— Ты плачешь, любимая? — спросил Ричард, сам смахивая с глаз слезы. — Мы непременно возвратимся сюда.
— Здесь я зачала ребенка, — ответила Беренгария, — здесь же мне хотелось бы и родить его.
Это было новостью.
— Как зачала? — воскликнул Ричард. — Ты уже знаешь?
— Не точно, — потупилась Беренгария. — Но мне кажется. У меня ощущение такое, что я уже не одна сама в себе, что нас во мне двое — я и наш малыш. Я чувствую его.
— Почему же ты молчала и сказала только теперь?
— Боялась.
— Чего?
— Того, что ты прикажешь мне остаться на Кипре.
— Но, может быть, тебе и впрямь не стоило пускаться в плавание, нося под сердцем ребенка?
— Нет, не говори так. Я хочу быть рядом с тобой. И я думаю, будет хорошо, что малыш станет расти во мне в тех краях, по которым ступала нога Спасителя. Мне кажется, у нас родится мальчик, который впоследствии станет святым королем.
— Я обожаю тебя, Беранжера!
— Спасибо, милый.
Фамагуста растаяла вдали. Ветер был отменный. Проплыв немного вдоль берега и в последний раз полюбовавшись живописными видами Кипра, Ричард отдал приказ держать курс в открытое море. Корабли полетели как птицы, отчего настроение у всех сделалось еще более восторженным. Ричард приказал подать вина.
— Прощай, Кипр! — воскликнул он, поднимая кубок с кипрским мускатным. — И — здравствуй, Святая Земля!
Амбруаз Санном, оторвав губы от своего кубка, стал что-то быстро писать. Ричард не удержался и, заглянув в его записи, прочел: «Вот галеры в пути, и король, по обычаю своему, впереди, сильный, легкий, будто перо в полете. Подобно быстро бегущему оленю, пересекает он море».
— Ах, Амбруаз, — пожурил его Ричард, — сколько раз я говорил тебе: не восклицай «Аой!», пока не допел куплета. Мы еще не достигли берега Леванта, а ты уже пишешь, что мы пересекли море.
— Я просто опасаюсь, что напьюсь и забуду фразу, рожденную сегодняшними восторгами, — оправдывался Амбруаз, возвращаясь к кубку. — Кто выпьет много…
— …увидит Бога! — в один голос закричали все.
— Спой, Ричард! — взмолилась Беренгария, когда веселые пилигримы осушили еще по одной полной чаше кипрского мускатного вина.
— Спойте, эн Ришар! Спойте! — закричали все так, будто если бы король сейчас отказался петь, это ставило бы под сомнение успех предстоящего похода. И Ричард запел:
Вот галеры в пути, и дельфин, по обычаю смелых, Впереди, перед носом галеры, мелькая, плывет. Легкий, сильный, веселый, в своих он соленых пределах Королем добродушным, королем бесшабашным, королем поющим слывет.Все, слушая песню Ричарда, со смехом и восторгом смотрели на дельфина, который и впрямь плыл, летя, перед носом корабля, выпрыгивая из воды и в воздухе легонько подергиваясь, будто его распирал тоже хохот восторга. Ричард продолжал петь, и, лишь когда он закончил, дельфин, в последний раз выпрыгнув из воды, погрузился в пучину моря и больше не появлялся.
— Это был он! — зашептала Беренгария в самое ухо мужа.
— Кто? — не сразу понял Ричард.
— Он! Наш дофин [66] , наш наследничек. Я чувствую, как он весело плавает в море моего чрева. Вот точно так же, как этот дельфин. Боже, как мне хорошо!
— Выпьем за дельфинов! — воскликнул Ричард. — И за этого смельчака, с которым мы только что расстались, и за того, которого хочет родить мне моя Беранжера.
Так они радостно плыли по морю от Кипра к Святой Земле. Плыли, пили и пели. Ветер к полудню усилился, изменив направление. Он теперь мощно дул с юга, и, чтобы корабли не уносило к берегам Киликии, гребцам приходилось напрягать все свои силы. Солнце уже клонилось к закату, ветер крепчал, а желанного брега так и не было видно, и в души стало закрадываться тяжкое предчувствие новой бури.
66
Игра слов. «Dauphin» по-французски и «дельфин» и «дофин», наследник престола.
— Ужель Господь не хочет моего присутствия в Святой Земле? — в отчаянии стонал Ричард.
— Он просто лишний раз испытывает тебя, твою твердость и решимость, — увещевала его королева Англии.
Никому уже не хотелось ни пить, ни петь. Наконец, когда солнце утонуло далеко на западе, в черте, разделяющей море и небо, на востоке показались очертания гор, а еще спустя какое-то время и силуэты домов, разбросанных у подножия гор в большом количестве. Прошло еще немного времени, и кормчие определили: