Ричард Львиное Сердце: Поющий король
Шрифт:
— А что значит Тель-эль-Фуххар? — спросил Ричард.
— Не знаю, — пожал плечами граф де Дрё.
— Полагаю, это означает «львиное логово», — без переводчиков перевел название холма король Англии. — Так и будем его называть по-нашему — Таньер-де-Льон.
— Прекрасная мысль, — согласился де Дрё.
— А вы, граф, не боитесь, что Филипп-Огюст снова станет обижаться на вас? — спросил Ричард, осмотрев выбранное графом место и оставшись им весьма доволен. Поместье Дрё входило в состав Французского королевства, и король Франции имел все основания гневаться на своего подданного за то, что тот больше служит королю Англии.
Граф в ответ улыбнулся. Он уже не раз говорил Ричарду, что обиделся на него, когда он подарил Филиппу Жизор вместо того, чтобы обменять приграничный Жизор на такой же приграничный Дрё.
— Думаю, — отвечал граф, — в ближайшее время очень многие доблестные рыцари, находящиеся тут на службе у короля Франции, захотят перейти под начало короля Англии.
Разгружая корабли, крестоносцы Ричарда ставили лагерь на холме Тель-эль-Фуххар, который отныне стал называться Таньер-де-Льон. Личную свою ставку, высокий белый шатер, Ричард приказал поставить на одном из склонов холма, на краю небольшой миндальной рощи.
— Вот, Беранжера, — сказал он жене, — временно это походное жилье будет называться «у нас».
— Мне везде нравится, где есть ты, — ответила Беренгария.
Солнце клонилось к закату, когда устройство лагеря Ричарда можно было считать законченным. Полностью он будет приведен в порядок завтра, а сегодня — зажигались костры, жарилась пища, прибывшие гости осваивали свое новое жилье. Вдруг вдали послышались звуки труб, они все нарастали и нарастали, а в начавшихся сгущаться сумерках замелькали факелы. Наваррский рыцарь Антонио Никомедес д’Эстелья первым явился к Ричарду и Беренгарии с сообщением о том, что огромная толпа крестоносцев бросила осаду крепости и осаждает ныне лагерь англичан. Ричард поспешил из своей ставки навстречу воинам.
— Победа! Победа! — услышал он крики и подивился — неужто в день его приезда взят Сен-Жан-д’Акр?! Быть того не может!
И вот уже первые музыканты и факельщики вышли и встали перед ним, а за первыми — огромная толпа крестоносцев выросла, будто великая роща. С досадой Ричард услыхал треск миндальных деревьев, но тотчас забыл о жалости к ним, ибо все его существо было переполнено встречей, которой он так долго ждал и которая наконец осуществилась. Они радовались ему! Они ликовали при виде его! Величайший миг блаженства!
— Слава Ричарду! — кричал один, и все подхватывали:
— Слава!
— Ричард — наша победа!
— Победа!
— Победа пришла к нам!
— Пришла! Победа!
— Завтра мы возьмем Сен-Жан-д’Акр!
— Завтра! Возьмем!
— Веди нас, Львиное Сердце!
— Веди нас!
— Мы захватим Сен-Жан-д’Акр, возьмем в плен Саладина и пойдем за тобой к Святому Граду, ко Гробу Господню!
— В плен! Саладина! Ко Гробу! Ко Граду! На Иерусалим!
И тут Ричард, не громче всех, но звучнее, красивее, а потому — слышнее всех воскликнул:
— Не нам, на нам, но имени Твоему!
И все вмиг утихли, так что слышен был лишь треск факелов.
— Этого хочет Господь! — продолжал Ричард, вознося руки к стремительно темнеющему небу, на котором уже вовсю высыпали звезды. И когда последние возгласы и возня утихли, когда, казалось, и факелы перестали потрескивать, Ричард, чувствуя, как весь он наполняется неземным пением, которое уже льется, как лава из его души наружу, поступая в душу сквозь распахнутые небесам ладони, открыл рот и позволил песне свободно истекать с небес через него на землю:
Нас всех принесло сюда Дыхание Божиих легких. Горы, пустыни, вода — Нас принесли сюда. Лон-лон-ля! Дайте нам пройти! Не мешайте Христовой рати! Лон-лон-ля! Дайте нам пройти! Прочь, Саладин, с пути!Никогда еще в душе его не рождалось столь торжественной мелодии, и никогда еще ему не хотелось наполнять песню столь простыми, но твердыми и чеканными словами. Он продолжал в упоении:
Нас всех вел сюда Годфруа, И он на нас — как кольчуга. Эрмит, Бодуэн, Вермандуа — Они нас вели сюда. Лон-лон-ля! Дайте нам пройти! Не мешайте Христовой рати! Лон-лон-ля! Дайте нам пройти! Прочь, Саладин, с пути!Во второй раз припев кансоны он пел не один — несколько взволнованных глоток присоединились к его пению, а значит — кансона брала за душу, значит, не зря он так берег ее для этого мгновения и не зря не стал украшать ее никакими изысками, чем проще, тем лучше. Песня продолжала лететь над холмом Таньер-де-Льон:
Нас сбережет здесь Тампль, И Госпиталь, и тевтоны. И Гроб Господень где-то там. Огнем Святым светит нам. Лон-лон-ля! Дайте нам пройти! Не мешайте Христовой рати! Лон-лон-ля! Дайте нам пройти! Прочь, Саладин, с пути!Теперь уже не несколько, а многое множество голосов подхватило припев, и Ричард видел, как поют тамплиеры в белых плащах с красными крестами, госпитальеры в черных плащах с белыми крестами, немцы-тевтоны в белых плащах с черными крестами. Сердце его отчаянно колотилось. Надо было петь последний куплет:
Украсят Иерусалим Святой Георгий и Лилия. Орла имперского крылия Украсят Иерусалим.И он уже потерял свой голос, когда все до единого, все, кто стоял тут пред ним на холме, заревели припев:
Лон-лон-ля! Дайте нам пройти! Не мешайте Христовой рати! Лон-лон-ля! Дайте нам пройти! Прочь, Саладин, с пути!Хотелось продолжать и продолжать, но Ричард понял, что на сей раз никакой его певческой мощи не хватит, и заставил себя отречься от продолжения, резко отмахнулся рукой, гоня песенное искушение прочь, и — громко рассмеялся, так что и все засмеялись, и он видел в глазах у них неистовый прилив любви. И они не могли угомониться и еще трижды подряд пропели полюбившийся припев. И уже не они с Ричардом, а Ричард с ними, подпевая им, орал: