Риэго
Шрифт:
— Не может быть двух капитан-генералов! Этот пост занимает теперь генерал Мореда.
— Но знаете вы по крайней мере военный устав? Как сменяется командующий вооруженными силами провинции?
— Я знаю одно: я обязан повиноваться распоряжениям моего начальника.
Продолжать разговор бесполезно… Риэго оборачивается к спутникам и машет рукой:
— Войдем в город!
— Ни шагу дальше! Со мною рота солдат. Я не остановлюсь перед крайностью, если вы попытаетесь войти в город силой!
— Сабли наголо! — кричит взбешенный Риэго.
Но из ворот бегут солдаты с ружьями наперевес.
— Дон Рафаэль, будьте благоразумны. В Мадриде
«Достопочтенный сеньор! Военные и гражданские власти Лериды узнали, что ваше превосходительство по решению правительства должно прибыть в наш город. Спешим выказать вам со всей искренностью наше удовольствие по случаю предстоящего вашего приезда в Лериду. Мы увидим в стенах нашего города первого героя испанской свободы и национальной независимости, высокие и достойные дела которого будут бессмертны в истории. Чтобы дать вам публичное доказательство благодарности и преклонения, мы просим вас сообщить о дне и часе вашего приезда. Мы знаем, что ваше сердце полно горечи, и не можем остаться равнодушными к этому. Мы надеемся, что подготовляемая нами торжественная встреча, подсказанная искренним чувством, будет вам приятна. Заверяем вас, что у всех граждан Лериды вы найдете братский прием».
На это послание, датированное 6 сентября 1821 года, Риэго в тот же день ответил:
«Почтенные мои сограждане! Горькая чаша, которую заставляют меня испить вот уже второй раз, забыта мною благодаря прекрасным чувствам, высказанным вами. Я бесконечно вам признателен за проявление любви. Мне трудно передать в словах горячую благодарность, наполнившую мое сердце. Я прибуду в ваш славный город завтра между девятью и десятью часами утра. Впервые после долгого времени придется мне вступить на почву Каталонии, обитателей которой я люблю всей душой за беспримерную доблесть, выделяющую их среди прочих племен свободной Испании. Рафаэль Риэго».
Со всех концов Испании Риэго получал приветственные адреса: либеральная молодежь высказывала ему свое сочувствие. И это утешало изгнанника.
Но вторая ссылка Риэго, как и первая, была недолгой. В декабре по всей Испании происходили выборы в новые кортесы. Восторженным удалось провести многих своих кандидатов. Избранным оказался и Риэго.
Об этом Рафаэлю сообщила в начале декабря избирательная хунта его родной провинции Астурии. Теперь он мог вернуться в столицу и принять участие в политическом руководстве страной.
Кортесы открылись 1 марта 1822 года. Преобладающее влияние левых сказалось уже при выборе председателя. Несмотря на яростное противодействие нового правительства, возглавляемого правым либералом Мартинесом де ла Роса, депутаты избрали на этот почетный и ответственный пост Риэго.
Отвечая на тронную речь короля, новый председатель кортесов бросил в лицо Фердинанду:
— Кортесы покажут всей нации, что подлинное величие короля заключается в точном исполнении им законов!
Вопреки заявленным королем отводам, Риэго добился избрания в парламентские комиссии лиц, способных отстаивать дело революции.
С первого же заседания чувствовалось резкое недовольство кортесов поведением двора. В кулуарах крайние депутаты стали поговаривать о том, что своевременно было бы использовать параграф конституции, позволяющий объявить короля находящимся в состоянии умственного расстройства и на этом основании установить до его выздоровления регентство.
На одном из заседаний депутаты с трибуны восхваляли мужество Мины и андалузцев, отказавшихся повиноваться реакционным ставленникам правительства. Де ла Роса пробовал было возражать. Он заговорил об опасности, угрожающей со стороны людей крайних принципов. Резкий звонок председателя оборвал первого министра:
— Уважаемый министр должен знать, что я, Рафаэль дель Риэго-и-Нуньес, президент кортесов, стою во главе людей, которых он изволит называть крайними!
Через несколько минут де ла Роса заговорил о священных прерогативах королевской власти. И снова зазвенел колокольчик председателя:
— Я прошу достопочтенного сеньора выбрать другое выражение. У конституционного короля нет прерогатив! Он имеет только обязанности.
Вся работа кортесов проходила теперь среди общего возбуждения, под знаком быстро надвигавшейся гражданской войны. Каждый день приносил тревожные новости. В Аранхуэсе взбунтовалась гвардейская часть. В Валенсии артиллерийский дивизион с криками: «Смерть конституции!», овладел цитаделью. Правительству с трудом удалось подавить оба контрреволюционных выступления.
Депутаты отовсюду получали сведения о подготовляемых королем и раболепными бунтах. 9 марта кортесы потребовали от правительства отчета. Казалось, что это заседание закончится свержением кабинета правых либералов. Однако левое крыло кортесов слишком понадеялось на свои силы. Де ла Роса ловко лавировал, всячески ублажал в своих речах депутатов центра. Обещаниями, лестью, игрой на интересах отдельных провинций он создал в кортесах группу «порядка и монархии», возобладавшую над восторженными.
Хозяином положения осталось правительство.
Юношей покинул Рафаэль отцовский дом ради борьбы за свободу родины. И с того времени он больше не принадлежал себе. Война, плен, снова вооруженная борьба, водоворот политических событий…
Почетная сабля, преподнесенная кортесами Риэго.
Жизнь Риэго уже близилась к ее трагическому концу, когда он изведал радость глубокой и нежной привязанности. От того дня, когда Тереса переступила порог его дома, и до последней разлуки легло только пятнадцать месяцев — немногим больше года. Этим временем и отмерено личное счастье Риэго.
Рафаэль был старше своей племянницы Тересы дель Риэго на тринадцать лет. Когда молодой офицер впервые уходил с полком из Овьедо на театр войны, на шее у него повисла смуглая девочка с острыми коленками и неуклюжими руками. Насмешница Тересита на этот раз не смеялась — она залила весь мундир лейтенанта обильными слезами.
В 1814 году полковник Риэго, получивший назначение в экспедиционную армию, заехал в родной город. Здесь он встретил тихую, застенчивую девушку, бросавшую на него украдкой из-за густой завесы всегда опущенных ресниц взгляды, полные восхищения. Не верилось, что это все та же Тересита: девушка была стройна и грациозна, как астурийская яблоня. Рафаэль ловил себя на том, что весь интерес пребывания в родительском доме сосредоточился для него на шестнадцатилетней племяннице.