Рифейские горы
Шрифт:
– И ради этого ты готова умереть?- Лил удивлённо вскинул брови, улыбнулся с ласковой насмешкой.- Ради мести - убить себя?!
– Не себя, а гадёныша его! Семя ненавистное!- Ирида чуть приподнялась, настоль-ко, насколько верёвки позволили, глядя Лилу в глаза, зашептала торопливо.- Дайте мне умереть! Прошу вас! Ради всего человеческого!.. Именем Матери-Создательницы прошу... Он ведь не отпустит меня! Никогда не отпустит. Он привык получать всё по первому требованию... Вы понимаете, о чём я говорю? Даже если это будет не мальчик, он не успокоится, не оставит меня в покое... Почему вы все потакаете ему? Неужели вы не видите, чтом это за человек?!.. Да! Я ненавижу вашего Наследника.
– Ты уже не будешь одной,- заговорил Лил, ласково и понимающе улыбаясь.- У тебя будет ребёнок...
– Его отродье!- с отчаянным вздохом отозвалась Ирида, стискивая в кулаки попав-шее под пальцы одеяло.
– Но это же ещё и твой ребёнок, не только его.- Осторожно поправил Лил. Паци-ентка его нуждалась не только в медицинской помощи, но и в понимающем, внима-тельном и чутком собеседнике, в живом общении. Разве кому-то в этом Дворце она была интересна как человек со своими мыслями и чувствами, со своими пережива-ниями, со своими воспоминаниями, со своим горем? И пускай наложницы господина имеют лучшие условия, чем другие девушки на женской половине, это не значит, что такое положение устраивает их всех. Не устраивает же оно эту виэлийскую царевну. И протест её вполне понятен и естественен. Но в силах ли простой врач, пусть даже и лекарь Правителя, изменить что-то в её жизни, в её судьбе?
– Тебе тяжелее остальных, ты - царская дочь, тебе от роду была уготована другая жизнь. Но пути Создателя неисповедимы. Откуда нам, людям, знать, что будет с нами завтра? Но упрекать Творца - большой грех, нужно просто пытаться жить так, как этого требуют условия. Искать какой-то новый смысл, новую цель своего суще-ствования...
– Какая глупость!- не выдержала Ирида, хотя слушала Лила с закрытыми глазами, откинувшись головой на подушку.- Все ваши увещевания - сплошная чушь!- Тут вдруг опомнившись, зная, что перед ней человек, по крайней мере, старше её в три раза, извинилась:- Простите, пожалуйста, за резкость...
– Это не может быть глупостью,- продолжил Лил всё тем же спокойным, ровным голосом, глядя на Ириду,- потому, что эта вера помогает мне самому, помогает жить тогда, когда нет никакого желания жить дальше. Каждый вечер возвращаться в пус-той дом, сидеть за ужином в полном одиночестве. Жертвовать храму все заработан-ные деньги.
В свои сорок восемь мне уже поздно заводить семью. Да и кому нужен лекарь с причудами?
Да, я не коплю деньги, у меня нет рабов, только вольнонаёмные слуги. Да ,в мой дом может любой прийти за помощью, и днём, и ночью, любой, даже невольник...
Но у меня нет главного, ради чего работают и копят деньги все другие.
Лил усмехнулся, озабоченно потирая пальцами гладко выбритый подбородок. Вряд ли виэлийка слушала своего врача и собеседника, но, главное, не перебивала, поэто-му Лил и продолжил:
– Десять лет назад моряки с островов в Аскальском море привезли в наш город незнакомую никому болезнь. Мы назвали её чёрной лихорадкой... Невиданный случай. Начиналось всё ночью: и озноб, и жар, и слабость, а на утро уже появлялись по всему телу чёрные пятна, похожие на трупные. А потом - смерть. Ровно на третий день... Помогали обтирания с винным уксусом, обильное питьё, настойки на тра-вах... Многих мне удалось спасти, но моя семья... Меня не было рядом, когда забо-лела моя старшая, а за ней - близнецы, Астис и Миранит. Детей хуже всего оказа-лось лечить. Безнадёжное
Он растёт на твоих глазах, и ты вместе с ним заново учишься видеть окружающий тебя мир. Это как ещё раз вернуться в детство. С каждым их рождением и взрослени-ем возвращаться в своё детство...
Это здорово - иметь ребёнка! Только женщине дано такое право: рожать детей. Пусть ей не всегда удаётся самой выбирать, кто будет их отцом, но воспитывать ей никто не может помешать...
Ты только готовишься стать матерью. Тебе только предстоит это пережить, но, клянусь, ты никогда об этом не пожалеешь...
И не обязательно, что твой ребёнок станет повторением отца. Ты сама можешь помочь ему стать другим человеком. Но для этого нужно быть рядом с ним. Направ-лять каждый его шаг, исправлять чужие и свои ошибки...
Ты понимаешь, о чём я?- Лил с улыбкой посмотрел на Ириду и тут вдруг принялся развязывать верёвку на её правом запястье.- Собственный разум крепче любого узла, пойми это. Кэйдар и вправду не отступится до тех пор, пока не получит своего. Но ты-то, моя милая, получишь много больше, чем он. Ему нужен только наследник, только право занять место Правителя, у тебя же будет жизнь, свобода и собственный ребёнок. Ты не будешь одна в этом мире. Больше уже не будешь. Одно лишь осозна-ние этого сделает жизнь лучше. Появится какая-то цель...
– Вы тоже живёте для одного своего сына...- Ирида хмыкнула понимающе, поднося руки к лицу, разглядывая следы верёвок на запястьях.
– Он погиб. В одной из стычек с кочевниками... Уже два года как...
– Ради чего вы тогда живёте?- Ирида впервые с открытым интересом посмотрела на Лила. В глазах сердитая недоверчивость, на губах - усмешка.
– Ради таких, как ты! Ради тех, кто нуждается в моей помощи, пусть даже не осоз-навая этого...
Ирида рассмеялась в ответ, но тут же схватилась руками за живот, откинула голову на подушку, чуть ли не до крови кусая губы, заглушая ещё в груди стон боли.
– Я знаю, ты - умная девушка. Ты сама всё хорошо понимаешь. И можешь быть послушной. Тебя никто не будет больше связывать, никто не будет кормить и поить насильно. Ты получишь почти полную свободу. Но для начала тебе нужно подняться на ноги. Ведь так?- Лил старался быть отвлекающее, расслабляюще весёлым, но после всего, что он рассказал о себе самом, эта весёлость раздражала Ириду. Не надо вести себя с ней, как с маленькой девочкой, как с недалёкой варваркой.
И вообще, Ирида уже привыкла быть одна, она очень устала, и живот разболелся так некстати. Состояние её было таким, когда готов согласиться на всё и вся, лишь бы только оставили в покое.
Она закрыла глаза, сделала вид, что засыпает, но сама внимательно прислушива-лась к каждому шороху. Вот Лил опять коснулся лба, потрогал руку, считая пульс, поправил одеяло, прикутывая плечи, поднимаясь, сказал:
– Я зайду ещё, сегодня вечером... Мы можем поговорить ещё, если хочешь.
Поговорить? О чём? Разве кто-то в состоянии понять, что она пережила в свои восемнадцать лет? Разве можно словами выразить всю ту бездну отчаяния и бесси-лия, разъедающую душу изнутри?
Не ненависть к другим, а жалость к самой себе вытеснила вдруг все другие чувства. Никому никогда ничего плохого не желала, жила, как все, за что же такое?! Одна на весь мир осталась! Даже пожаловаться некому...