Рифтеры (Сборник)

Уоттс Питер

– Хорошо. Ужасно... то есть... они мне нравятся. Чув­ства, в смысле.

– Не мог бы ты уточнить? – в голосе не слыша­лось ни ужаса, ни отвращения. Конечно, их и не могло быть – программа ничего не чувствует, это даже не Тью­ринг-софт. Просто навороченное меню. Но, как это ни глупо, Ахиллу полегчало.

– Это... сексуально, – признался он. – Ну, думать о них так.

– Как именно?

– Ну, что они беззащитные. Уязвимые. Я... мне нра­вится, как они смотрят, когда... это самое...

– Продолжай, – сказал «ТераДруг».

– Когда

им больно, – жалобно выговорил Ахилл.

– А, – сказала программа. – Сколько тебе лет, Ахилл?

– Тринадцать.

– У тебя есть друзья среди девочек?

– Конечно?

– И как ты относишься к ним?

– Я же сказал! – прошипел Ахилл, едва не срываясь на крик. – Мне...

– Нет, – мягко остановил его «ТераДруг», – я спро­сил, как ты относишься к ним лично, когда не чувствуешь полового возбуждения. Ты их ненавидишь?

Ну почему же, нет. Вот Андреа толковая девчонка, к ней всегда можно обратиться, когда надо вычистить вирусы. А Мартин... Ахилл как-то раз чуть не убил ее старшего брата, когда тот стал к ней приставать. Мартин и мухи бы не обидела, а этот мудак-братец...

– Они мне нравятся, – сказал Ахилл, морща лоб из-за парадокса. – Очень нравятся. Они отличные. Кроме тех, кого я хочу, ну ты понял, да и то только когда я...

«ТераДруг » терпеливо ждал.

– Все клево, – выдавил наконец Ахилл, – если толь­ко я не...

– Понимаю, – выдержав паузу, заговорила програм­ма. – Ахилл, у меня для тебя хорошее известие. Ты вовсе не женоненавистник.

– Нет?

– Женоненавистник – это тот, кто ненавидит жен­щин, боится их или считает в чем-то ниже себя. Похоже на тебя?

– Нет, но... кто же тогда я?

– Это просто, – сообщил ему «ТераДруг». – Ты сек­суальный садист. Это совершенно иное.

– Правда?

– Секс – очень древний инстинкт, Ахилл, и он фор­мировался не в вакууме. Он переплетается с другими базовыми побуждениями: агрессии, территориальности, конкуренции за ресурсы. Даже в здоровом сексе присут­ствует немалый элемент насилия. Секс и насилие имеют немало общих нейронных механизмов.

– Ты... хочешь сказать, что все такие же, как я? – На такое он и надеяться не смел.

– Не совсем. У большинства людей имеется пере­ключатель, который на время секса подавляет агрессию. У одних такие переключатели работают лучше, у других хуже. У клинического садиста этот переключатель рабо­тает очень плохо.

– И это я, – пробормотал Ахилл.

– Весьма вероятно, – сказал «ТераДруг», – хотя без должного клинического обследования уверенности быть не может. Я сейчас не имею выхода в твою сеть, но предоставлю список ближайших медавтоматов, если ты скажешь, где мы находимся.

За спиной Ахилла тихо скрипнула дверь. Он обернулся и похолодел до костей.

Дверь спальни распахнулась. В темном проеме стоял отец.

– Ахилл, – донесся из вращающейся бездны голос «ТераДруга», – ради твоего же здоровья, не говоря уже о душевном спокойствии, тебе крайне желательно посетить один из наших филиалов. Гарантированная диагности­ка – первый шаг к здоровой жизни.

«Он не мог услышать», – сказал себе Ахилл. «Тера­Друг» звучал в его наушнике, а если бы папа подслушал, наверняка бы вспыхнул световой сигнал. Папа не взламы­вал программу. Он не мог услышать ее голос. И мыслей Ахилла.

– Если тебя беспокоит цена, наши расценки...

Ахилл почти не задумываясь стер приложение, его сильно мутило.

Отец не шевелился.

Он теперь вообще мало двигался. Невеликий запас топлива в нем выгорел, и он застыл где-то между горем и равнодушием. С падением церкви его яростный като­лицизм обратился против него же, выжег его изнутри и оставил после себя пустоту. К моменту смерти матери там даже печали почти не осталось. (Сбой лечения, глухо ска­зал он, вернувшись из больницы. Активировались не те промоторы, тело обратилось против собственных генов. Стало пожирать себя. Сделать было ничего нельзя. Они подписывали отказ от претензий.)

Сейчас папа стоял в темном проеме и чуть покачи­вался – даже кулаки не сжимал. Он уже много лет не поднимал руки на своих детей.

«Так чего же я боюсь? – удивился Ахилл, чувствуя, как желудок стягивается в узел. – Он знает, знает. Я бо­юсь, что он знает».

У отца почти неуловимо растянулись уголки губ. Это была не улыбка и не оскал. Вспоминая тот день, взрос­лый Ахилл Дежарден видел здесь своего рода понимание, но тогда он понятия не имел, что это значит. Он знал лишь, что отец повернулся и ушел в главную спальню, закрыл за собой дверь и никогда больше не упоминал о том вечере.

В будущем Ахилл понял и то, что «ТераДруг», скорее всего, ему подыгрывал. Целью программы было привле­чение клиентов, а для этого не стоит тыкать их носом в неприятные истины. Маркетинговая стратегия требует, чтобы клиенту было приятно.

И все же это не значит, что программа непременно врала. Зачем, если правда достигает той же цели? К тому же это было так рационально. Не грех, а дисфункция. Термостат, выставленный с изъяном, хотя его вины в том и нет. Вся жизнь – это машина, механизм, построенный из белков, нуклеиновых кислот и электрических цепей. А когда это машины могли контролировать собственные функции? Тогда, на заре суверенного Квебека, он по­знал свободу отпущения: Невиновен, всему причиной – ошибка в схеме проводки.

Но вот что странно.

Казалось бы, градус отвращения к себе должен был после этого хоть немного понизиться.

ДОМ БОЛЬНОГО

Джин Эриксон с Джулией Фридман живут в малень­ком однопалубном пузыре в двухстах метрах к юго-восто­ку от «Атлантиды». Хозяйством всегда занималась Джу­лия: всем известно, что Джин недолюбливает замкнутые помещения. Дом для него – подводный хребет, а пу­зырь – необходимое зло, существующее ради секса, кор­межки и тех случаев, когда его темные грезы оказываются недостаточно увлекательными.