Рифтеры (Сборник)

Уоттс Питер

Силуэт Лабина за фонарем чуть сдвигается: кажется, он пожал плечами.

– Есть несколько любопытных совпадений, – гово­рит он. – Джин попадает в «Атлантиду» с тяжелым ране­нием. Джерри оперирует его в медотсеке, за которым мы не можем вести полноценного наблюдения, и помещает в карантин.

– Карантин – это из-за Бетагемота, – напоминает Кларк.

– Как ты сама не раз отмечала, к Бетагемоту мы все иммунны. Удивляюсь, как это ты не усомнилась в ее оправданиях. – Видя, что Кларк молчит, он продол­жает: – Джина отпускают с «побочной инфекцией», ко­торая не распознается

нашим оборудованием и пока не поддается лечению.

– Но ты же там был, Кен. Джерри не хотела выпу­скать Джина из карантина. За это Дейл ее и исколош­матил. Изоляция нулевого пациента – не самый даль­новидный вариант, если тебе надо распространить чуму.

– Полагаю, – жужжит в ответ Лабин, – на это Грейс скажет: они предвидели, что мы все равно его вытащим, и устроили представление, как раз и рассчитывая, что кто-нибудь потом за них вступится.

– То есть они для того его заперли, чтобы освобо­дить? – Кларк с намеком поглядывает на электролизный приемник Лабина. – Тебе там кислорода хватает, Кен?

– Я просто излагаю, как могла бы рассуждать Грейс.

– Довольно извращенный ход мысли, даже для... – До нее доходит. – То есть она и в самом деле так го­ворит?

Фонарик у него на лбу слегка покачивается.

– Так слухи до тебя дошли. Ты все уже знаешь. – Она качает головой, презирая себя. – А я еще надеялась тебя раскачать.

– Я всегда готов тебя выслушать.

– Мог бы сделать кое-что еще. То есть я понимаю, что ты не хочешь лезть в эти дела, но Грейс же охре- невшая психопатка. Она лезет в драку, а кого затянет в струю, ей плевать.

Лабин неподвижен, непроницаем.

– Я ожидал от тебя большего к ней сочувствия.

– Это как понимать?

– Никак, – жужжит он, выдержав паузу. – Но, что бы ты ни думала о поведении Грейс, ее опасения не со­всем беспочвенны.

– Брось, Кен. Война окончена. – Она принимает его молчание за согласие. – И зачем бы корпам начи­нать ее сызнова?

– Затем, что они проиграли.

– Это уже древняя история

– Было время, когда ты считала себя пострадавшей стороной, – напоминает он. – Сколько крови пришлось пролить, прежде чем ты сочла, что расквиталась до конца?

Его металлический, такой холодный голос вдруг ока­зывается совсем рядом, звучит прямо у нее в голове.

– Я... была неправа, – помедлив, говорит Кларк.

– Это тебя не остановило. – Он отворачивается к своей установке.

– Кен, – зовет она.

Он смотрит на нее.

– Это же чушь. Сплошные «если». Сто к одному, что Джин просто подцепил что-то от покусавшей его рыбины.

– Предположим.

– Кто сказал, что здесь не болтаются сотни зловред­ных микробов, которых пока не обнаружили? Несколько лет назад и про Бетагемот никто не слышал.

– Это я помню.

– Значит, нельзя допускать эскалации. Пока нет ни­каких доказательств.

В отблеске фонаря его глаза светятся желтовато-белым.

– Если насчет доказательств ты серьезно, то могла бы сама их раздобыть.

– Как?

Он постукивает себя по груди слева. Там, где распо­ложены имплантаты. Кларк холодеет.

– Нет.

– Если Седжер что-то скрывает, ты об этом узнаешь.

– Она может скрывать что угодно и от кого угодно. И так не докажешь, что именно она скрывает.

– Заодно бы и выяснила, что на душе у Нолан, раз уж тебя так волнуют ее мотивы.

– Ее мотивы мне известны. Ни к чему гробить химию собственного мозга, чтоб в них увериться.

– С точки зрения медицины риск минимальный, – напоминает он.

– Не в том дело. Это ничего не докажет. Ты же зна­ешь, Лабин, что конкретные мысли читать невозможно.

– Тебе бы и не пришлось. Достаточно считать чув­ство вины...

– Нет, я сказала!

– Тогда не знаю, что тебе посоветовать. – Он снова отворачивается. В луче фонаря трубы резервуара похожи на крошечную контрастную модель опрокинутого на бок города. Под пальцами Лабина с шипением вспыхивает крошечное солнце, на секунду Кларк слепнет. К тому вре­мени, как ее линзы приспосабливаются, поверхность бака уже вся освещена. Лучи преломляются в воде, та мерцает, словно марево в жаркий день; будь глубина меньше, уже взорвалась бы паром.

– Есть еще один способ, – жужжит она. Лабин вы­ключает горелку паяльника.

– Есть. – Он оборачивается к ней. – Но я бы не слишком на него надеялся.

Давным-давно, когда трейлерный парк только соби­рался, кто-то додумался превратить один пузырь в боль­шую столовую: ряд циркуляторов, пара разделочных столов для отважных и несколько складных столиков, в обдуманном беспорядке разбросанных по палубе. Пред­полагалось, что все это создаст эффект кафе под откры­тым небом. На деле получилось нечто вроде кладовки, куда сваливают на зиму мебель.

Но кое-что прижилось – сад. За это время он покрыл половину внешней палубы: кучка вьющихся растений освещена лампами-подпорками с солнечным спектром – палки похожи на скрытые в листве светящиеся бамбучины. Это даже не гидропоника, маленькие джунгли произраста­ют в ящиках с сочной темной землей – на самом деле это диатомовый ил с органическими добавками. Почва была довольно скудной, но на ней теперь отложились слои ком­поста, беспорядочно распространившись поверх обшивки.

Из всех атмосферных пузырей на хребте здесь самый приятный запах. Кларк распахивает люк и глубоко вдыхает. В этом вдохе удовольствия только половина: вторая поло­вина – решимость. Грейс Нолан смотрит на нее с даль­него конца оазиса, где подвязывала плети чего-то, что до вмешательства генетиков могло быть стручковым горохом.

Однако под непрозрачными глазами Нолан играет улыбка.

– Привет, Лени!

– Привет, Грейс. Думаю, хорошо бы нам поговорить.

Нолан забрасывает в рот стручок: гладкая черная ам­фибия кормится в пышной зелени древнего болота. Жует она, пожалуй, дольше, чем необходимо.

– Насчет...

– Насчет «Атлантиды». И твоих анализов крови. – Кларк переводит дыхание. – И твоих претензий ко мне.

– Боже мой, – возражает Нолан, – к тебе никаких претензий, Лен. Бывает, люди ссорятся. Ничего особен­ного, не принимай все так всерьез.