Рифтеры (Сборник)
Шрифт:
Вполне возможно, его убили те же самые люди, которые тут все сожгли.
Лабин идет назад вдоль платформы. Кларк следует за ним. Ветер налетает со всех сторон, холодный и колючий; она могла бы поклясться, что он проникает даже сквозь гидрокостюм, хотя, наверное, у Лени всего лишь разыгралось воображение. Где-то рядом случайно образовавшийся туннель из труб и листов обшивки под ветром стонет так, словно внутри спрятались привидения.
– А какой сейчас месяц? – спрашивает она, стараясь перекричать шум ветра.
– Июнь, – отвечает Лабин, направляясь к вертолетной площадке.
Кажется, сейчас намного
Металлическая лестница ступени ведет наверх, к взлетно-посадочной площадке. Но Лабин, дойдя до нее, не поднимается, а припадает на одно колено и внимательно рассматривает нижнюю часть ступенек. Кларк тоже наклоняется. Она ничего не видит – только исцарапанный, окрашенный металл.
Лабин вздыхает:
– Тебе лучше вернуться.
– Даже и не думай.
– Если ты пойдешь дальше, я не смогу вернуть тебя. Я предпочту задержаться еще на сорок шесть часов, но не допустить, чтобы кто-то задерживал меня на суше.
– Мы уже об этом говорили, Кен. С чего ты решил, что сейчас меня будет легче переубедить?
– Дела обстоят хуже, чем я ожидал.
– Насколько? Сейчас и так конец света.
Он указывает на проплешину под ступенькой: там соскребли краску.
Кларк пожимает плечами:
– Я ничего не вижу.
– Вот именно.
Лабин поворачивается и возвращается назад, к опаленным руинам будки управления. Лени спешит за ним.
– Ну так что?
– Я оставил там запасной самописец. Он похож на заклепку. – Демонстрируя размер, Лабин сдвигает вместе большой и указательный пальцы, оставляя между ними едва видимый просвет. – Я даже специально закрасил его. Я сам никогда бы его не заметил. – Кен проводит пальцем воображаемую линию между будкой и лестницей. – Отлично выбранная зона прямой видимости, позволяющая минимизировать потребление энергии. Всенаправленная передача: место нахождения источника сигнала определить невозможно. Памяти хватило бы на неделю обычных переговоров, а также на любой сигнал, который они могли послать нам.
– Не слишком-то много, – замечает Кларк.
– Это устройство не было предназначено для долговременной записи. Достигнув лимита, оно писало новую информацию поверх прежней.
Значит, черный ящик. Запись недавнего прошлого.
– То есть ты ожидал, что случится что-нибудь подобное, – предполагает она.
– Я рассчитывал, что, если что-то произойдет, я, по крайней мере, смогу получить какую-то запись о том, что случилось. Я не ожидал, что самописец пропадет, так как больше никто о нем не знал.
Они возвращаются в радиорубку. Почерневший дверной косяк по-прежнему стоит, нелепо вздымаясь из обломков. Лабин, похоже, из какого-то загадочного уважения к стандартным процедурам, проходит в дверь. Кларк легко переступает через остаток стены, не доходящий ей до колена.
Что-то хрустит и трещит там, где находится ее лодыжка. Она смотрит вниз. Ступня завязла в обугленной грудной клетке; Лени выдергивает ногу из дыры, проломленной в грудине, чувствует подошвой шишки и выпуклости позвонков – хрупкие, крошащиеся от малейшей тяжести.
Если сохранились череп или конечности, они, наверное, погребены под обломками.
Лабин наблюдает за тем, как она высвобождает ступню из человеческих останков. Под его линзами что-то блестит.
– Тот, кто стоит за этим, – говорит он, – потолковее меня.
На самом деле его лицо не столь бесстрастно. Оно кажется таким тем, кто его не знает. Но Лени, до известной степени, научилась читать Лабина и сейчас видит, что он не встревожен и не огорчен. Кен вдохновлен.
Она непоколебимо кивает:
– Значит, тебе пригодится любая помощь, – и следует за ним.
СОЛОВЕЙ
Казалось, будто они вышли из земли. Иногда вполне буквально: немало народу жило в канализации и дренажных трубах, словно несколько метров бетона и земли смогут удержать то, что небо и земля не сумели остановить. Но, по большей части, люди просто так выглядели. Передвижной лазарет Таки Уэллетт останавливался на перекрестках муниципальных дорог возле скоплений обветшалых и по виду необитаемых домов и торговых центров, из которых, тем не менее, сочился вялый ручеек изможденных местных жителей, они уже давно утратили надежду, а воли им хватало только на механическое существование до самой скорой смерти. Здесь жили неудачники без связей, так и не перебравшиеся в ПМЗ [91] . Бывшие скептики, которые поняли, что им реально грозит, лишь в тот момент, когда было уже слишком поздно. Фаталисты и эмпирики, которые смотрели в прошлое столетие и удивлялись, почему конец света пришел только сейчас.
91
Постоянно милитаризованная зона.
Здесь жили люди, которых едва ли стоило спасать. Така Уэллетт старалась изо всех сил. Она была человеком, который едва ли подходил на роль спасителя.
В кабине играл Россини. К Уэллетт, пошатываясь, направлялась следующая пациентка, когда-то ее назвали бы пожилой: кожа обвисла; конечности почти не двигаются. Женщина ходила, словно ей управлял вышедший из строя автопилот. Одна подогнулась, когда женщина подошла ближе, от чего все ее больное тело перевалилось на одну сторону. Уэллетт уже кинулась к ней, но больная в последний момент сумела сохранить равновесие. Ее щеки походили на распухшие синюшные подушки; слезящиеся глаза, казалось, неотрывно смотрят в какую-то неопределенную точку, расположенную между зенитом и горизонтом.
Правая рука напоминала инфицированную клешню, согнутую вокруг незаживающей, сочащейся раны.
Уэллетт не стала обращать внимание на серьезные повреждения и сосредоточилась на мелких: две меланомы видны на левой руке, в правой – судороги, от раны в ладони к запястью тянется темная сетка, похожая на следы сепсиса. Привычные признаки недоедания. Половина симптомов могла возникнуть из-за Бетагемота, но ни один не указывал на него прямо. Эта женщина ужасно страдала.
Уэллетт постаралась профессионально улыбнуться, хотя это у нее всегда получалось плохо.