Рифтеры (Сборник)

Уоттс Питер

– Посмотрим, можем ли мы вам как-либо помочь.

– Это хорошо, – ответила женщина, мечтательно глядя на звезды.

Уэллетт попыталась проводить ее к фургону, поддер­живая одной рукой в перчатке (ей, конечно же, на самом деле перчатки не требовались, но сейчас было нелишним напомнить людям о таких вещах). Женщина отпрянула при первом же прикосновении и...

– Это хорошо. Это хорошо...

...словно натолкнулась на какую-то невидимую стену и упала; она пристально смотрела на небо, совершенно забыв о существовании земли.

– Все хорошо.

Уэллетт отпустила ее.

Следующий пациент был без сознания и не мог само­стоятельно передвигаться, даже если бы и пришел в себя. Его принесли на самодельных носилках, тело походило на

сочащийся пазл из ран и судорог, нервы и внутренние органы закоротило, они решили не дожидаться, когда остановится сердце, и начали гнить. Приторный, сла­щавый запах застаревшей мочи и экскрементов окутал человека словно саван. Почки и печень соревновались друг с другом в том, кто убьет его первым. Така понятия не имела, кто будет победителем.

Какой-то мужчина и два ребенка неопределенного пола притащили к ней этот еще дышащий труп. Их лица и руки были не покрыты то ли по забывчивости, то ли от прене­брежения к бестолковым и бесполезным мерам самозащи­ты, о которых постоянно говорили общественные службы.

Она покачала головой.

– Сожалею. Но он при смерти.

Они не отводили от нее глаз, полных отчаянной на­дежды, граничащей с безумием.

– Я могу убить его ради вас, – прошептала она. – Могу кремировать. Это все, что я могу сделать.

Они не сдвинулись с места.

«О Дейв. Благодарю Господа, что ты умер не дойдя до такого...»

– Вы понимаете меня? – спросила Уэллетт. – Я не могу его спасти.

В этом случае не было ничего нового. Когда дело ка­салось Бетагемота, Така не могла спасти никого.

Хотя нет, могла, конечно. Если бы решила покончить жизнь самоубийством.

Защита от Бетагемота сводилась к скрупулезному вы­полнению серии болезненных генетических модифика­ций, линия сборки занимала несколько дней, – но тех­нических причин, почему нельзя весь комплекс упаковать в передвижную установку и не отправить в поле, не было. Не так давно несколько человек так и поступили. Их разорвала на куски толпа людей, слишком отчаявшихся, чтобы ждать своей очереди; не верящих, что предложение превысит спрос, стоит только немного потерпеть.

Теперь медицинские центры, где могли по-настоящему излечить Бетагемот, превратились в крепости, которые могли противостоять отчаянию толпы и заставляли людей терпеливо ждать. А в стороне от этих эпицентров Така Уэллетт и ей подобные могли находиться среди больных, не опасаясь заразиться; но предложить кому-то реаль­ное лечение в такой глуши означало смертный приговор. Самое большее, что Така могла сделать, это провести быструю, грязную, сделанную на скорую руку ретрови- русную корректировку, которая давала некоторым шанс дождаться настоящего лечения. Така могла рискнуть, но максимум замедлить процесс умирания.

Она не жаловалась. Она понимала, что в более спо­койные и благоприятные времена ей могли и этого не доверить. Но это едва ли придавало ей какую-либо исклю­чительность: пятьдесят процентов всего медицинского персонала закончили университеты с баллами, поместив­шими их в нижнюю половину своего класса. Но сейчас это не имело такого значения, как раньше.

Но даже сейчас иерархия существовала. Плющевики [92] , нобелевские лауреаты, Моцарты от биологии – все они уже давно взошли на небеса, взлетев на крыльях УЛН, и теперь работали вдали от всех, в комфорте, пользуясь самыми передовыми технологиями, готовые спасти то, что осталось от мира.

92

Плющевик – выпускник или студент одного из университетов или колледжей, входящих в Лигу плюща. Так называется объединение восьми старейших привилегированных учебных заведений на северо-востоке США: Корнелльский университет в Итаке, университет Брауна в Провиденсе, Колумбийский университет в Нью-Йорке, Дартмутский колледж в Гановере, Гарвардский университет в Кембридже, Принстонский университет в Принстоне, Пенсильванский университет в Филадельфии, Йельский университет в Нью-Хейвене. Название связано с тем, что по английской традиции стены университетов – членов Лиги увиты плющом.

Уровнем ниже располагались «беты»: основательные, надежные «шинковалыцики» генов, гель-жокеи. Здесь не держали победителей, но за ними не тянулась история исков о некомпетентности. Эти люди трудились в замках, которые выросли вокруг каждого источника надежды на спасение, расположенных вдоль фронта борьбы с Бетагемотом. Линия генетической сборки, извиваясь, прохо­дила через все эти фортификации, подобно какому-то извращенному пищеварительному тракту. Больных и уми­рающих заглатывали на одном конце, и они проходили через петли и кольца, где от них отщипывали кусочки, кололи, травили полной противоположностью пищева­рительных ферментов: генами и химикалиями, которые пропитывали разжижающуюся плоть, чтобы сделать ее вновь целой.

Прохождение через кишки спасения было делом не­легким: восемь дней с момента приема внутрь до дефека­ции. Линия вышла длинной, но не широкой: экономию на масштабах трудно реализовать в условиях посткор­поративного общества. Лишь очень малую часть зара­женных можно было иммунизировать. Жизнь этих не­многочисленных счастливчиков полностью зависела от надежных, ничем не примечательных рабочих пчел вто­рого уровня.

А еще была Така Уэллетт, которая уже едва помнила, когда входила в их рой. Если бы не тот злосчастный, бес­печно выполненный раздел протокола деконтаминации, она сейчас все еще работала бы на генетической сборке в Бостоне. Если бы не эта незначительная оплошность, Дейв и Крис могли бы остаться в живых. Но кто мог знать наверняка? Остались только сомнения и бесконеч­ные «что, если». А еще угасающие воспоминания о дру­гой жизни, жизни врача-эндокринолога, жены и матери.

Сейчас она была просто пехотинцем, патрулирующим отдаленные места в подержанной передвижной клинике и дешевыми, просроченными чудесами. Ей уже не платили много месяцев, но это ее не трогало: полный пансион предоставили ей даром, да и в Бостоне ее никто не ждет с распростертыми объятиями: она, может, и обладает им­мунитетом к Бетагемоту, но вполне способна стать пере­носчиком заразы. Но и это ее тоже не волновало. Работа занимала все время. Она сохраняла Таке жизнь.

В конце концов еще дышащий труп молча сошел с дистанции. Пришедшие ему на смену соперники уже не так страшно тыкали Уэллетт носом в бесплодность ее работы. Последние несколько часов она обрабатывала, в основном, опухоли, а не жертв болезни. Странно, конеч­но, на таком-то расстоянии от ПМЗ. Но раковые опухоли можно было вырезать. Простое дело, задача для дронов. Такие операции она проводила блестяще.

В общем, так Уэллетт и сидела, раздавала мультики- назные ингибиторы ангиогенеза [93] и ретровирусы на фоне увядающего, болезненного пейзажа, где сама ДНК была на пути к исчезновению. Если приглядеться, кое-где до сих пор виднелась зелень. Весна, в конце концов. Зи­мой Бетагемот обычно слегка отступал, давая старожилам шанс каждый новый год цвести и расти, а, когда прихо­дило тепло, наноб возвращался и душил конкурентов на корню. А штат Мэн находился от первоначального тихо­океанского заражения очень далеко, дальше уже приходи­лось мочить ноги, а также обзавестись кораблем и при­личным шифратором, чтобы сбросить ракеты со следа.

93

Препараты, угнетающие образование новых кровеносных сосудов в тканях и опухолях. В нормальной ткани кровеносные сосуды образуются только во время регенерации, но в злокачественных опухолях этот процесс идет постоянно и очень интенсивно, что, среди прочего, является причиной их быстрого роста (прим. ред.).