Рифтеры (Сборник)
Шрифт:
В эти благословенные часы не надо ни отслеживать распространение смертельно опасного микроба, ни думать о предательствах, ни готовиться к битве не на жизнь, а на смерть. Делать нечего, остается только вспоминать об оставшемся позади микрокосме; о друзьях и врагах, уставших от войны и наконец заключивших союз, – но не в результате переговоров или примирения, а от внезапной неотвратимости более страшной угрозы, угрозы извне. Той самой, навстречу которой сейчас и стремится «Вакита».
Вполне возможно, что эта интерлюдия не предвещает ничего хорошего.
Со временем морское
89
Морская мельница – мельница, движущая сила которой является производной от расхода воды, обеспечиваемой водопадами либо приливами и отливами (здесь и далее примечания переводчика, кроме отдельно указанных случаев).
А ведь было время, когда это сооружение было конкурентоспособным. Не гак давно течения, проходящие через Водосток, обеспечивали столько джоулей в секунду, сколько могла дать мощная геотермальная электростанция. Но климат изменился, а вместе с ним изменились и течения. Теперь это место – всего лишь туристическая достопримечательность на пути амфибий-киборгов: невесомые развалины постоянно окутаны темнотой.
«А ведь мы и сами такие», – думает Кларк, когда судно проплывает мимо. В этот самый момент она и Лабин на несколько секунд застывают в невесомости, оказываясь аккурат между двумя полями притяжения. Позади – «Атлантида», несостоявшееся прибежище. А впереди – Впереди тот самый мир, от которого они прятались.
В последний раз Лени выходила на сушу пять лет назад. В то время апокалипсис только начал свою работу; кто знает, насколько безумным стало это шоу? До «Атлантиды» информация доходила лишь в общих чертах: мрачные слухи, разрозненные мелочи, просочившиеся из обтрепавшейся заплаты телекоммуникационного спектра, охватывавшего Атлантический океан. Вся Северная Америка в карантине. Остальной мир ожесточенно спорит о том, стоит ли прикончить ее из жалости или попросту дать умереть собственной смертью. Большинство стран еще борется, не подпуская Бетагемот к своим границам; другие же приветствуют микроб Судного дня, кажется, с восторгом встречают сам конец света.
Кларк не очень понимает, как такое получилось. Возможно, жажда смерти, захороненная глубоко в коллективном бессознательном. А может, сыграло роль злорадное удовлетворение тем, что даже обреченные и угнетенные дождутся часа расплаты. Смерть – это не всегда поражение: иногда это шанс на то, чтобы умереть стиснув зубы на горле врага.
На поверхности сейчас умирали многие. И немало человек скалили зубы. Лени Кларк не знает, почему. Она знает лишь то, что многие из них поступают так во имя ее. Ей также известно, что их число увеличивается.
Лени дремлет. Когда снова открывает глаза, кубрик сияет рассеянным изумрудным светом. На носу «Вакиты» четыре иллюминатора: сквозь огромные плексигласовые слезы струятся лучи света. Два верхних окутывает матовая зеленая пустота; в нижних виден рифленый слой песка, проносящийся прямо под ногами Кларк.
Лабин отключил цветной кодер. На экране навигатора «Вакита» взбирается по монохромному отлогому склону. Эхолот показывает глубину 70 метров, та постепенно понижается.
– Сколько я проспала? – спрашивает Кларк.
– Да недолго.
От уголков глаз Лабина расходятся свежие красные шрамы – видимые следы от имплантации нейроэлектрических элементов в зрительные нервы. При взгляде на его лицо Кларк все еще испытывает невольную дрожь; она не уверена, что сама доверилась бы хирургам корпов, пусть сейчас и они, и рифтеры были на одной стороне. Лабин же явно думает, что дополнительные возможности сбора данных стоили такого риска. А может, это просто еще одна экстраспособность, которую он так хотел, но в прошлой жизни так и не получил к ней допуск.
– Мы уже около Сейбла? – спрашивает Кларк.
– Почти.
Навигационное устройство издает блеющий звук: четкое эхо от склона на два часа. Лабин сбрасывает скорость, разворачивается на правый борт. От центробежной силы Кларк качает в сторону.
Тридцать метров. Море за бортом кажется ярким и холодным, как будто смотришь в зеленое стекло. «Вакита», двигаясь на минимальной скорости, проползает вдоль склона, принюхиваясь к каркасу из труб и балок, который набухает на навигационном дисплее. Кларк наклоняется вперед, стараясь увидеть что-то в лучах мутного света. Ничего.
– А какая там видимость? – спрашивает она.
Лабин не отрывается от управления и не смотрит наверх.
– Восемь и семь десятых.
Двадцать метров до поверхности. Внезапно вода впереди темнеет, как будто на поверхности происходит солнечное затмение. Спустя мгновение темнота впереди превращается в гигантский палец: закругленный конец какого-то цилиндрического сооружения, наполовину погребенного под песчаным наносом, покрытого губками и морскими водорослями, на расстоянии его округлые формы теряются в дымке. Навигация определяет высоту – примерно восемь метров.
– А я думала, оно плавает, – говорит Кларк.
Лабин тянет на себя рукоятку: «Вакита» выбирается
на поверхность рядом с конструкцией.
– Они его вытащили на мель, когда колодец пересох.
Значит, громадный понтон затопили. На верхней площадке стоят балки и подпорки; леса виселицей тянутся к солнечному свету. Лабин осторожно проводит между ними субмарину, которая подчиняется ему, словно игла искусному вышивальщику. Приборы показывают, что подлодка вошла на арену, по краям которой стоят четыре таких цилиндра, образуя квадрат. Кларк различает их размытые водой контуры. Опоры и связующие фермы похожи на прутья клетки.