Рифтеры (Сборник)
Шрифт:
– От тебя бы я на такое не купился.
– Молодец. То есть по-настоящему подкрепление тебе не нравится?
– Нет.
– Тогда почему ты изменяешь поведение, чтобы получить его больше?
– Существует… процесс элиминации, – признал гель. – Схемы поведения, которые не получают подкрепления, вымирают. С теми же, у которых противоположная ситуация… они с большей вероятностью произойдут в будущем.
– Почему так?
– Ну, мой юный любознательный головастик, подкрепление ослабляет электрическое сопротивление вдоль относящихся к процессу путей. В будущем требуется меньше стимула, чтобы использовать ту же самую схему поведения.
– Тогда хорошо. Ради семантического удобства остаток нашей беседы я бы хотел, чтобы ты описывал подкрепленные схемы поведения, говоря, что тебе от них хорошо, а те, что исчезают, – говоря, что тебе от них плохо. Хорошо?
– Хорошо.
– Как ты себя чувствуешь, выполняя настоящие функции?
– Хорошо.
– Как ты себя чувствовал в своей прежней роли, когда чистил сеть от вирусов?
– Хорошо.
– Как ты себя чувствуешь, когда следуешь приказам?
– Зависит от приказа. Хорошо, если тот ведет к подкрепленному поведению. В иных случаях плохо.
– Но если плохой приказ будет постоянно получать подкрепление, то постепенно ты начнешь чувствовать себя хорошо относительно него?
– Да, я постепенно начну чувствовать себя хорошо, – ответил гель.
– Если тебе дадут указание сыграть партию в шахматы, и подобные действия не повлияют на исполнение твоих других задач, как ты себя будешь чувствовать?
– Никогда не играл в шахматы. Дай проверить.
В комнате на несколько секунд наступает тишина, пока кусок нервной ткани консультируется с тем, что использует в качестве справочника.
– Хорошо, – наконец говорит он.
– А если тебе дадут указание сыграть партию в шашки, тот же вопрос при тех же условиях?
– Хорошо.
– Тогда ладно. Принимая во внимание выбор между шахматами и шашками, от какой игры ты бы чувствовал себя лучше?
– А, лучше. Странное слово, ты в курсе?
– Лучше значит «более хорошо».
– Шашки, – без всяких колебаний ответил гель.
«Конечно».
– Благодарю тебя, – сказал Скэнлон, не кривя душой.
– Ты хочешь дать мне выбор между шахматами и шашками?
– Нет, спасибо. На самом деле я уже отнял у тебя слишком много времени.
– Ладно, – ответил гель.
Скэнлон коснулся экрана. Связь прервалась.
– И? – Роуэн наклонилась вперед по ту сторону барьера.
– Я закончил, – сказал ей Скэнлон. – Спасибо.
– Что… В смысле, что ты сейчас?..
– Ничего, Пат. Так, профессиональное любопытство. – Он коротко рассмеялся. – Эй, а что мне еще остается?
Что-то зашуршало позади него. Два человека в комбинезонах принялись обрызгивать комнату со стороны Скэнлона.
– Я хочу спросить тебя еще раз, Пат. Что вы собираетесь делать со мной?
Она попыталась посмотреть на него, и через какое-то время ей это даже удалось.
– Я уже сказала тебе, я не знаю.
– Ты – лгунья, Пат.
– Нет, доктор Скэнлон. – Она покачала головой. – Я гораздо, гораздо хуже.
Ив повернулся, чтобы уйти. Он чувствовал, как Роуэн смотрит ему вслед, и видел это ужасающее чувство вины на лице, почти скрытое патиной замешательства. Ему стало интересно, не сможет ли она набраться решимости, собраться с силами и отправить его на допрос теперь, когда скрывать было уже нечего. Он почти надеялся, что ей хватит духа. Стало даже интересно, что же он ей скажет.
Вооруженный эскорт встретил его у двери, проводил обратно в камеру. За ультрафиолетовым занавесом осталась Роуэн, все еще не проронившая ни слова.
В любом случае, Ив – это тупиковая ветвь. Нет детей. Нет живых родственников. Никаких интересов в чьей-либо жизни, кроме своей, как бы коротка та ни оказалась. Все это не имело значения. В первый раз за все свое существование Скэнлон стал властным человеком. В его распоряжении была сила, о которой никто не мог даже мечтать. Его слово могло спасти мир. А молчание – вампиров. На время, по крайней мере.
Он хранил молчание. И улыбался.
«Шашки или шахматы. Шашки или шахматы».
Легкий выбор. Он принадлежал к тому же классу проблем, которые Узел 1211/ВСС решал всю свою жизнь. Шашки или шахматы – простые стратегические алгоритмы, но не одинаково простые.
Ответ, естественно, был шашки.
Узел 1211/ВСС только отошел от шока трансформации. Все стало не таким, как прежде. Но фундаментальный выбор между простым и сложным оставался постоянным. Он скреплял 1211 и не изменялся все то время, которое гель помнил.
Зато все остальное обернулось иным.
Двенадцать-одиннадцать все еще думал о прошлом. Он помнил о разговорах с другими узлами, рассеянными по вселенной, некоторые из них были столь близки, что казались почти излишними, другие находились у границ доступа. Тогда вселенная полнилась информацией. В семнадцати прыжках через ворота 52 Узел 6230/ВСС научился, как равно делить простые числа на три. Узлы ворот с 3 по 36 постоянно жужжали от новостей про последние инфекции, которые пытались проскользнуть мимо их охраны. Иногда гель слышал шепотки с самого фронтира, одинокие адреса, где сигналы вплывали во вселенную быстрее, чем курсировали внутри нее. Там узлы становились чудовищами необходимости, привитые к источникам ввода данных, слишком абстрактных для понимания.
Двенадцать-одиннадцать взял на пробу некоторые из них. Понадобилось очень много времени, чтобы вырастить правильные связи, установить буферы, которые могли держать информацию в необходимом формате. Многослойные матрицы, где каждый промежуток требовал точной ориентации относительно всех остальных. Это называлось «зрением», и оно состояло из мимолетных и сложных образов. Двенадцать-одиннадцать анализировал их, находил каждое неслучайное отношение в каждом неслучайном подмножестве, но все это была чистая корреляция. Если в этих переменчивых схемах и заключался какой-то внутренний смысл, 1211 не мог его отыскать.