Рихард Штраус. Последний романтик
Шрифт:
Первыми операми, которыми поручили дирижировать Штраусу, были «Жан Парижский» Буальдьё, «Водовоз» («Два дня») Керубини и «Храмовник и еврейка» Маршнера. Штраус был далеко не в восторге от этих развлекательных сочинений, хотя Бюлов ему рассказывал, что много лет назад эти оперы доставляли ему удовольствие, поскольку их партитуры были «абсолютно чисты» и давали возможность постигать «элегантность и изящество (без вычурности)». [70] Дали ему и «Так поступают все женщины». Это свидетельствовало лишь о том, как мало тогда ценили эту оперу. Ее считали одной из самых заурядных и неудачных сочинений Моцарта, и только Штраус несколько позже возродил оперу к жизни, не раз дирижировал ею до самой старости и заставил публику изменить свое отношение к этой пленительной комедии.
70
Письмо от 27 июня 1886 года.
Третьему капельмейстеру отдали еще одну оперу — «Бал-маскарад» Верди (в немецкой версии,
71
Письмо от 13 декабря 1886 года.
Несмотря на то, что Штрауса пригласил в театр Перфаль, отношения у него со знаменитым директором были не лучше, чем у Вагнера и Бюлова до него. Эрнест Ньюман называл барона Карла фон Перфаля «человеком всеобъемлющего дилетантства». [72] Он был автором пьесы, «которая с блеском выдержала три постановки». Сочинял он и оперы, также не имевшие никакого успеха. Хотя он, без сомнения, был способным дипломатом и умело справлялся с трудным делом управления театром, а в молодости был искренне заинтересован в развитии немецкого искусства, его отличали крайняя косность и консерватизм. Все новое ему было настолько чуждо, что он пресекал любые попытки нарушить установившиеся каноны. Едва он примирился с музыкой Вагнера, как появился Штраус. И чем дерзновеннее Штраус становился, тем сильнее он раздражал Перфаля. Однажды, выйдя из себя, Штраус назвал его «Baron Durchfall» (слово имеет двойное значение: «провал» и «диарея»).
72
Ньюман Э. Жизнь Рихарда Вагнера. Т. 3
Совершенно очевидно, что Штраус был неудобным человеком в театре, где, к сожалению, нужен был дирижер, который хорошо бы соблюдал заведенный порядок и был бы не слишком требовательным. Перфаль не ценил труженика уровня Штрауса, хотя тот работал без устали и разучил с десяток оперных партитур. Кроме того, Перфаль с неодобрением относился к частым отлучкам Штрауса. Благодаря его растущей известности Штрауса то и дело куда-нибудь приглашали — продирижировать то собственной симфонией, то фантазией «Из Италии». Уже в начале 1887 года он побывал во Франкфурте, навещал Бюлова в Гамбурге, [73] ездил в Кельн. Следующей зимой гастролировал в Милане, где дал два концерта. Там он познакомился с Арриго Бой-то, убежденным поклонником новых тенденций, который встретил Штрауса восторженно. Познакомился он также с прославленным Антонио Баззини, директором Миланской консерватории, одним из педагогов Пуччини. Интересно взглянуть на программу концертов, которыми дирижировал в Милане Штраус. Хотя бы ради того, чтобы иметь представление о характере программ, которые составлялись в то время. (Три увертюры за вечер!)
73
Штраусу, разумеется, приходилось испрашивать разрешение на разъезды. Бюлов, советуя Штраусу получить такое разрешение, писал в письме от 15 декабря 1886 года: «Скажи бессмертному автору бессмертного «Юнкера Хейнца» (опера Перфаля), что, если он даст тебе разрешение, я обещаю не строить козни против представления вышеупомянутого, сомнительного в кассовом отношении, сочинения».
Вебер. Увертюра к «Эврианте»
Рихард Штраус. Вторая симфония [74]
Антракт
Бетховен. Увертюра к «Леоноре» (№ 1)
Глинка. «Камаринская»
Вагнер. Прелюдия к «Мейстерзингерам»
Штраус писал родителям: «Я стал хотя бы на час знаменитостью… Все в восторге от моих сочинений и дирижирования». [75] Бюлову он написал скромнее: «Газеты хвалят меня явно не по заслугам». [76]
74
Скерцо было исполнено на бис.
75
Письмо из Милана от 9 декабря 1887 года.
76
Письмо из Мюнхена от 26 декабря. 1887 года.
В Лейпциге Штраус познакомился с Густавом Малером, о котором он говорил, что тот — один из немецких современных дирижеров, кто разбирается в модификациях темпа. У него правильные представления, особенно о темпах Вагнера (в отличие от нынешних дирижеров, исполняющих Вагнера)». [77] Штраус имел в виду Леви, чувства к которому у него колебались между уважением и антипатией.
Хотя Леви был в театре священной особой, к тому же безусловно прекрасным дирижером, и пользовался полной поддержкой своего хозяина, он был нервным и неуравновешенным человеком. Есть письмо Штрауса к Бюлову, где Штраус выражает свою ярость по поводу исполнения Леви Девятой симфонии: «Ничего подобного этому чудовищному отвратительному надругательству над произведением искусства я не слышал». [78] Чувствуется, что письмо продиктовано не только искренним негодованием, но и общим недовольством Штрауса обстановкой в театре. Он ощущал себя, как он писал в том же письме, «окруженным интригами, ненавистью и завистью». Фишер отобрал себе для дирижирования все, что имело какую-то ценность, за исключением «Кармен», которую поручили Штраусу и которой он дирижировал, как он сам признавался, во всем — до мелочей — копируя Бюлова.
77
Письмо Бюлову от 29 октября 1887 года.
78
Письмо от 26 октября 1887 года.
Летом 1887 года Штраус провел несколько дней отпуска в Фельдафинге, курортном местечке в часе езды от Мюнхена, где Пшоры имели виллу. Напротив жила семья генерала Аны. Это был культурный и состоятельный отпрыск древнего и знатного рода. Он любил музыку, обладал хорошим баритоном, был поклонником Вагнера и обожал исполнять, хотя и чисто любительски, песню Вольфрама «Вечерняя звезда». У генерала были две дочери, старшая из которых, Паулина, унаследовала от отца музыкальный талант, обладала прекрасным сопрано и была выпускницей Мюнхенской консерватории. Это была красивая девушка с хорошей фигурой, цветом лица светло-медового оттенка и копной необыкновенно густых каштановых волос. Она зачесывала их наверх, увеличивая тем самым свой и без того высокий рост. Удлиненное лицо было несколько лошадинообразной формы, но, освещенное улыбкой, выглядело по-настоящему красивым. Она осознавала свою красоту, держалась уверенно и гордилась своим происхождением. Она была музыкальна от природы, но не слишком умна и образованна. Паулина была на два года старше Штрауса. Когда они познакомились, Штраусу исполнилось двадцать три, а ей — двадцать пять. Штраус в нее влюбился. Это была его первая серьезная любовь [79] и, как оказалось, последняя.
79
По неподтвержденным данным, Штраус был ранее влюблен в жену виолончелиста Мюнхенского оркестра Дору Вихан.
Естественно, он, герр капельмейстер и композитор, стал ее учителем. Он убедил ее заняться вокалом профессионально, уверяя, что она достаточно талантлива, для того чтобы стать незаурядной певицей, играл для нее свои сочинения, разучивал с ней арии Эльзы и Елизаветы, рассказывал о своих теориях и мечтах. Вскоре они стали неразлучны, хотя поженились только семь лет спустя.
К этому периоду относятся первые из многочисленных песен Штрауса, в которых он изливал свою любовь к Паулине и которые она позже исполняла. Среди них — самая популярная «Серенада», хотя великолепный «Сон в сумерки» почти так же популярен. Это настоящий шедевр, запечатлевший сладостный момент лирического вдохновения, где слова и музыка идеально дополняют друг друга. Эту песню можно поставить в ряд с самыми красивыми песнями Шуберта и Брамса.
На следующий год, после окончания театрального сезона в Мюнхене, Штраус вновь уехал в Италию. В Болонье он слушал «Тристана и Изольду» и пришел к выводу, что «это самая прекрасная из опер в традициях бельканто». Впоследствии, когда он дирижировал «Тристаном», он убедился в этом еще раз.
Кроме скрипичной Сонаты ми-бемоль, [80] написанной под влиянием Брамса и «Тристана» (в нее даже вставлен отрывок из «Тристана»), Штраус работал над двумя сочинениями для оркестра — симфоническими поэмами «Макбет» и «Дон Жуан». Эти революционные для своего времени работы не сразу нашли дирижера, который отважился бы взяться за сложные партитуры.
80
Хейфец сделал прекрасную запись этой сонаты.
Удрученный этим обстоятельством и обстановкой в театре, Штраус грустно писал Бюлову: «Макбет» пока обреченно лежит в ящике моего стола. Диссонансы, поселившиеся в партитуре, готовы сожрать друг друга. «Дон Жуана», наверное, ждет та же участь». [81] Далее Штраус подробно изложил свое художественное кредо, в котором отразились идеи, обсуждаемые им с Риттером. Он был убежден, что ему следует двигаться по пути программной музыки, хотя этот путь мог и завести его в тупик. «Чтобы создать совместимое по духу и структуре произведение искусства, которое вызывало бы у слушателя материально ощутимые впечатления, композитор должен мыслить зрительными образами, если хочет донести до слушателя свою мысль. Но это возможно лишь в том случае, если в основе сочинения лежит плодотворная поэтическая идея, независимо от того, сопровождает его программа или нет».
81
Письмо от 24 августа 1888 года.